Игорь Сапожков - Перегон
— Ты боишься?
Он заглянул в её лицо, которое на мгновение преобразилось в лицо маленькой, испуганной девочки.
— Иногда мне страшно… Но это скорее безотчётный страх, свойственный наверное любому человеку попавшему в критическую ситуацию…
Они стояли посреди поляны поросшей диким можжевельником. Солнечные блики играли тенями на грустном лице девушки.
— У тебя удивительные глаза, в дождь серые, на солнце голубые… Но всегда очень тёплые…
В пути они наткнулись на сидящих вокруг костра, угрюмых бородатых староверов. Те возвращались с охоты и устроили короткий привал — отдыхали, кормили собак. Узнав кто они и куда они направляются, бородачи предложили им идти вместе. Шли в полшага, чтобы Ольга поспевала, Саша помогал охотникам нести добычу и вскоре путники добрались до Венедиктовки. Деревню окружала голая берёзовая роща. Мужики не прощаясь сразу разошлись по своим избам. Один из них пальцем указал на слегка возвышающейся над остальными, дом старейшины. Они остались стоять посреди грунтовой дороги с глубоко вдавленным в окаменелую почву многолетним следом колёс.
* * *Тем временем монах привёл Валеру и Фадея в монастырскую баню. Она находилась чуть в стороне от церкви и барака-общежития для монахов. Настоятель, отец Павел жил в крепком бревенчатом доме пристроенном задней стеной к церкви. Кроме этого во владении монастыря окружённого невысоким дощатым забором находилась колокольня, кухня-столовая с массивной русской печью, чугунная водонапорная колонка и ветхое строение, важно именуемое склад, где хранились инструменты, а зимой мотоцикл настоятеля. Почти всё свободное место занимали теплицы с овощами, приняв постриг монахи давали обет не есть мяса.
Баня была поделена на два отделения — раздевалку со скамейками и крючками для одежды и парилку в центре которой высилась увешанная берёзовыми вениками печь-каменка. Быстро раздевшись Брат Савелий, Фадей и Чингисхан ввалились в тёмную, жарко натопленную парилку. Вокруг кирпичной печи упирающейся в бревенчатый потолок, сгорбившись сидели четыре пожилых монаха. Сквозь мутный полумрак помещения их бледные спины тускло отсвечивали фосфором.
— Здорова всем, — с порога поздоровался Савелий.
— Здоровее видали, — неприветливо ответил за всех один из них, — дверь запри, пар уходит…
Савелий плотно прикрыл дверь и тут же подсел к монахам, Фадей и Валера немного помявшись с ноги на ногу на покрытом плесенью полу тоже присоединились к ним. Монахи говорили о бане.
— … В штрафбате под Барановичами сами эту, как её, баньку сварганили, — рассказывал седой монах Брат Илья, — собрали кирпича битого, цемента полно было, ох крепкая баня вышла, по два дня жар держала… Правда топили «по-чёрному», без дымохода, но всё же баня!
— Как же это без дымохода-то? — перебил рассказчика беззубый худой монах Брат Пётр.
— Вот так это… Печь у окна соорудили, чтобы через него дым выходил. Часть дыма конечно в бане оставалась, стены потом все в саже были, но жарко топилась, к нам даже иногда солдаты париться приходили…
Монахи притихли, стало слышно как в чане шипит кипящая вода.
— А как ты Илюха в штрафбат угодил?
— Хм, — Брат Илья потёр ладонью поясницу, — за дело, как и все наверное… А ну ка Петруха, похлещи-ка ветерана веничком…
Беззубый Пётр тут же вскочил, снял с каменки сухой берёзовый веник, помочил его в кадке с кипятком и стал хлестать им по спине и пояснице, улёгшегося на лавку Илюху.
— Был я тогда на полжизни моложе… Мы это, как его, из окружения выходили и попали к партизанам, — медленно рассказывал бывший штрафник, непроизвольно постукивая пальцами по мокрой лавке, — вот и остались у них. Ну не пробиваться же к своим, у нас на семерых ей-Богу одна винтовка и три патрона…
В поиске поддержки монах обвёл всех неторопливым внимательным взглядом. Никто ничего не сказал и он стал рассказывать дальше.
— Я ведь сапёром был, так что партизанам в самый раз пришёлся. Вот и стал воевать с ними, партизанская война дело не хлопотное. Леса в Белоруссии суровые, болота непроходимые кругом, немец туда соваться боялся. Партизанам хорошо жилось — дичи в лесу полно, опять же грибы-ягоды, посылки с этим, как его, парашютом — хлеб, лекарства, газеты, медали всякие. А мы что — конвой немецкий постреляли или комендатуру сожгли и обратно в лес, ищи нас там, свищи. Иногда правда бомбили нас, когда рацию засекали, но это редко, раза два на моей памяти…
Илюха устроился поудобнее, снял с груди несколько налипших берёзовых листиков и подбросил в топку сучковатое полено. Блики огня высветили на левой груди монаха профиль Сталина. Генералиссимус в прятал злодейскую улыбку в пышные усы.
— И вот как-то партизаны получили сведения, что на фронт, через наш район движется этот, как его, состав с военной техникой и боеприпасами. Вызывает меня и ещё двух бойцов-окруженцев к себе командир отряда и даёт приказ — пустить этот эшелон под откос. В тот же день вечером, выдали нам карту, еды на два дня, оружие и взрывчатку и мы отправились в заданный квадрат. На следующее утро мы вышли к железной дороге, присмотрелись немного, понаблюдали за ней из далека. Место оказалось открытое, ни кустов ни деревьев, укрыться негде. Решил я тогда ставить триггерный взрыватель, ну то есть который сам, на вес срабатывает. Ну а зачем рисковать, немцы иногда перед составом эту, как её, дрезину с пулемётчиком пускали, а у нас собой шнура метров семьдесят всего-то. Вобщем выбрали мы место, заминировали нужный участок, ушли за пол километра в овражек у молодого леска и ждём. Проходит запланированное время, а эшелона нет. Час прошёл, другой — нет никого. Вообще немцы народ к точности строгий, но колея-то наша, а что русскому хорошо, то немцу смерть…
Монах недовольно хмыкнул.
— Прождали мы три часа, нет эшелона и всё тут. Посоветовались мы с бойцами и решили снимать взрывчатку. Только собрались к железке, как слышим шум паровоза, но не Запада, а наоборот с Востока. Словом не успели мы взрывчатку снять и подорвали весь состав. Уже в отряде мы узнали, что военному эшелону ветку поменяли, он вроде по размерам в наши тоннели не проходил, а взорвал я состав в котором немцы везли людей на работы в Германию. Двести душ… Одни девочки…
Монахи, как по команде одновременно перекрестились.
— Через год, когда стали немца гнать, к нам пробилась регулярная армия. Замполит у нас в отряде шустрый такой был, всё в дружбу ко мне набивался, про жизнь довоенную расспрашивал, про батю и брата, а потом рапорт на меня особистам написал, мол этот, как его, антисоветский элемент… Был трибунал, партизанский командир уговорил смершевцев вместо расстрела отправить меня в штрафбат…
