Пьер Бенуа - Дорога гигантов
Увидав лошадь, она радостно вскрикнула:
— А, вот вы где, мисс Пэгг.
Кобыла остановилась и боязливо ржала.
Не спеша, подняв хлыст, подходила наездница. Она сделала слегка удивленное движение, увидав, что я — не крестьянин, который только и мог бы ей повстречаться на этой топкой тропинке.
Она заметила, что я забрызган грязью, поняла откуда эта грязь, и расхохоталась.
— Право, мне так неприятно, что я причинила вам беспокойство. С этой мисс Пэгг — сладу нет. Я на минутку слезла, только чтобы укоротить стремя... И вот!
Она поглядывала на меня вопросительно и слегка насмешливо. Я сообразил, что забыл представиться. Я покраснел. Назвал себя.
— А, вы — иностранец?
Я не ответил; я любовался своей собеседницей. Сколько ей лет? Потом, припоминаю, я упрекал себя, как в преступлении, что в ту минуту дал ей тридцать пять. Она была тонка, высокого роста, с очень высокой талией. С обеих сторон черной фетровой шляпы светлые, соломенного цвета волосы лежали у висков золотыми пучками.
Голубые глубокие глаза сверкали из-под лиловатых век. Маленькие гордые губы были сильно накрашены и казались почти лиловыми. Белый пикейный галстук был заколот булавкой с опалом.
— Вы — иностранец? — повторила она, дав мне время оглядеть ее.
— Француз, мадам.
И я вкратце объяснил ей, на случай, если бы она этого не знала, что я гощу у графа д’Антрима.
— А!.. — протянула она. — Вы в Кендалле.
Как раз в это время кобыла слегка рванулась в сторону.
— Мисс Пэгг! Смирно! Будьте так любезны, подержите это глупое животное, пока я сяду. Иначе никак не заставить ее успокоиться.
Она легко вскочила на лошадь. Мисс Пэгг, получив удар хлыстом, покорно зашагала рядом со мной.
Молодая женщина поглядывала на меня, и улыбка играла у нее на губах.
— Раз вы из Кендалла, господин Жерар, наверное, мы скоро будем иметь случай встретиться. Я буду очень рада.
Я поклонился.
— Значит, до скорого свидания. Еще раз — тысяча благодарностей.
Она пустила мисс Пэгг рысью. На повороте тропинки, прежде чем исчезнуть у меня из глаз, она обернулась и движением хлыста простилась со мной.
Я решил, что пора возвращаться в замок. Было уже больше десяти часов; нужно еще переодеться, прежде чем отправиться к графу д’Антриму.
Мой сундук ждал меня в комнате. Уильям развязывал веревки. Пока он возился с ними, я как бы между прочим спросил его:
— Графиня Кендалль ездит верхом?
— Конечно, ваша честь, каждый день.
— Значит, это, должно быть, я ее встретил сегодня утром.
И для точности добавил:
— На вороной кобыле.
Уильям покачал головой.
— Нет, ваша честь, нет. У ее сиятельства белая лошадь.
— Ах, вот как. Кто же та дама, которую я встретил? Блондинка.
— Блондинка? Блондинка, высокого роста, на вороной лошади? Не может быть сомнения, что вы, ваша честь, встретили леди Арбекль.
— Леди Арбекль? — повторил я в недоумении.
— Да, ваша честь.
— Но, скажите мне, вчера вечером, когда мы ехали в замок, мы встретились с лордом Арбеклем, и я говорил о нем с вашим товарищем Джозефом; он мне сказал, что лорд Арбекль холост.
— Джозеф сказал правду, лорд Арбекль не женат. Вы видели сегодня утром не его жену.
— Но кого же?
— Его мать.
Я искоса взглянул на Уильяма.
— Сколько же лорду Арбеклю лет? — сухо спросил я.
— Двадцать шесть. Нужно сказать, что он родился у леди Арбекль, когда она была еще очень молодая: она вышла замуж семнадцати лет. Сейчас она куда ближе к сорока пяти, чем я когда-нибудь буду к годовому доходу в тысячу фунтов. Но вы, ваша честь, сами видели: ей никак нельзя дать столько. Есть здесь одна фермерша, старая Кэтти, она носит нам сыр и масло. Вся сгорбилась, сморщенная, как печеное яблоко. Ну так вот, Кэтти всего сорок восемь. На три года старше леди Арбекль. Нужно самому видеть это, ваша честь, чтоб поверить.
Он почтительно повторил:
— И все-таки — это правда.
Я задумался. Впечатление, что когда-то я видел леди Арбекль, — такое впечатление у меня было в ее присутствии, — я теперь начинал это понимать. Вспомнились черты лица юноши, которого я вчера встретил, его розовые губы: она была похожа на своего сына!
«Все равно, красивая», — прошептал я.
Наступил час предстать перед графом д’Антримом и, может быть, увидать Антиопу. С бесконечным удивлением чувствовал я, что уже не было того волнения, которое, как я ждал, охватит меня в эту минуту.
***Но оно сразу поднялось во мне и все разрасталось, когда я, предшествуемый господином Ральфом, вышел в маленькую гостиную; там находились уже трое.
Там были доктор Грютли, полковник Гарвей и маленький человечек, желтолицый, черноволосый, с моноклем, в очень изящной серой паре. Это — барон Идзуми, делегат Японии.
Полковник Гарвей нас представил.
— О это для меня такая честь — познакомиться с вами, — сказал человечек на чистейшем французском языке, пожимая мне руку. — Я так ценю ваши труды.
Я скромно улыбнулся.
«Да, — пробормотал я про себя, — что же, с вашего разрешения, будем об них говорить как можно реже». Но он продолжал.
— Вместе с Эйном Мак-Нейлом — вы крупнейший в мире кельтовед.
Любезным жестом я остановил поток похвал, который — сразу было заметно — не очень-то нравился д-ру Грютли. Он позеленел и угрюмо молчал.
— Нас всего четверо? — сказал я, чтобы переменить разговор.
— Сенатор Баркхильпедро еще не прибыл, — сказал полковник. — Ему захотелось поехать через Париж, и он там задержался. Знаете, когда испанец попадает в Париж, — тут опоздание неизбежно. А что касается профессора Генриксена...
Полковник Гарвей засмеялся.
— Что же?
— Право, чудак. Говорит, что не желает, чтобы мешали его работе, и упорно отказывается покинуть свою комнату. Раз так, зачем ему было вообще ехать в Ирландию! Он мог бы с таким же успехом работать у себя в Стокгольме. Я не хотел брать на себя — извиниться за него перед графом д’Антримом и предоставил это господину Ральфу.
Как раз в этот момент из-за темной бархатной портьеры появился управляющий.
— Господа, — сказал он, так для него характерным мерным, скупым на оттенки голосом, — если вам угодно — пожалуйста.
Мы, один за другим, вошли в парадную залу замка.
Сначала я различил в этой большой и очень мрачной зале лишь пылающие в громадном камине дрова на другом конце комнаты.
Г-н Ральф проводил нас к этому камину; полукругом перед ним — несколько кресел.
В одном из кресел, повыше других, представлявшем как бы кафедру, восседал граф д’Антрим. Я уверен, всюду, при всякой обстановке, узнал бы я его, так малоизменившимся показался он мне. Одетый в черное, он держался очень прямо; бюст его как бы выступал из какого-то ящика, образовываемого лежащим на ручках кресла серым мехом; мех спадал на колени и ноги графа и закрывал их. Волосы были совершенно белые. Лысый лоснящийся лоб отражал прыгающее пламя камина. Только ближе и внимательнее разглядев графа, заметил я произведенные годами разрушения: ввалившиеся щеки, сдавленные ноздри, а особенно — трагическая несимметричность лица; правая сторона оставалась все время неподвижной, словно застыла. Она была парализована.
