Сергей Наумов - Приключения 1978
— Нехорошо, Николай Сергеевич, целая рота специально обученных филеров, замечу, хорошо оплачиваемых, не могли обложить и схватить бунтовщиков!
— Мы арестовали пять десятков соучастников!
Губернатор прошелся по кабинету:
— В сети попала плотва, а щуки ускользнули.
— Мы задержали убийц рабочего Волнухина…
— Если бы Волнухин был только рабочим, — перебил губернатор. — Идея господина Зубатова — и вы это лучше меня знаете, Николай Сергеевич, — лишь в том случае дает свои положительные результаты, когда внедренные в преступные кружки агенты остаются неразоблаченными. А Волнухин был убит как завербованный вами секретный осведомитель. В каком свете будет выглядеть ваше почтенное учреждение? Жандармское управление — это еще не суд!
Губернатор остановился подле молчавшего Уранова:
— Тюрьмы империи переполнены. А вы еще пятьдесят дармоедов посадили на казенный харч!
— После допроса многие до суда будут выпущены, — пообещал Уранов.
— А суд когда?
— После завершения следствия… Меры к задержанию главарей приняты. Я проинформировал департамент полиции, который уже дал соответствующие инструкции на месте. Всем полицмейстерам губернии разосланы распоряжения. Просил бы вас разрешить нам в порядке дополнительной меры осуществить вот такую акцию, — Уранов вынул из папки лист бумаги и передал его губернатору.
Хозяин кабинета, водрузив пенсне на нос, стал читать:
«Ввиду состоявшегося постановления по делу обвиняемой в государственном преступлении дочери священника Конкордии Николаевны Громовой имею честь покорнейше просить Ваше высокоблагородие о задержании корреспонденции, адресуемой и получаемой в Твери на имя Конкордии Николаевой Громовой, Любови Петровой Громовой, смотрителя духовного училища священника Иннокентия Иннокентьевича Попова и его жены Натальи Николаевой…»
Закончив чтение, губернатор с кривой гримасой заметил:
— Даже девчонку, кисейную барышню не могли арестовать!
— Барышня из категории щук! — Уранов немного помолчал, добавил: — Ваше превосходительство, на карту поставлена честь возглавляемого мною ведомства и моя личная честь. Я сделаю все от себя зависящее…
— Будем надеяться, — примирительно сказал губернатор.
Уранов каждый день с нетерпением ждал сообщений о ходе розыска скрывшихся, лично прочитывал все донесения и перехватываемую почту, поступающую в адреса родных и знакомых Конкордии Громовой. Все полицейские службы Тверской губернии в течение двух недель отреагировали на запрос ГЖУ. Результаты, однако, были неутешительными.
В первых числах декабря 1903 года пришло донесение из крупного рабочего района России — из Иваново-Вознесенска. Уранов с волнением взял в руки листок и жадно впился глазами в текст. Начальник Владимирского ГЖУ сообщал:
«Честь имею доложить Вашему высокоблагородию, что Конкордия Николаевна Громова самым тщательным розыском в г. Иваново-Вознесенске до настоящего времени не обнаружена».
Через несколько дней пришел засургученный пакет из московской охранки. Начальник отделения по охране общественной безопасности и порядка в Москве информировал, что «дочь священника К. Н. Громова на жительстве в Москве не обнаружена».
Петербургское охранное отделение на урановский запрос ответило, что тщательное наблюдение за квартирой сестры К. Н. Громовой Софьи Громовой, проживающей по адресу — улица Глинки, дом № 1, квартира 4, не дало желаемого результата.
Отрицательный ответ был из Иркутска, где проживал отец Конкордии — священник Громов.
— Остолопы! — встретил Уранов появление в кабинете ротмистра. — Разучились работать. За целый месяц, ни одного ценного донесения! А на Французском заводе опять листовки преступного содержания! На Песках снова собиралась сходка фабричных. В ткацком цехе у Берга неизвестный подбивал рабочих к стачке.
— Николай Сергеевич, — выждав, когда Уранов закончит фразу, сказал Щербович, — у меня обнадеживающие данные. Вот открытка на имя смотрителя духовного училища священника Иннокентия Попова:
«Поздравляю Нату с днем рождения! Целую.
К.».— Конкордия Громова поздравляет свою сестру Наталью?
— Совершенно верно, Николай Сергеевич! Адреса обратного нет, но на штемпеле четко значится: Екатеринослав.
В жандармское управление города на Днепре срочно, полетела телеграмма: «По имеющимся в нашем распоряжении данным разыскиваемая по делу убийства Волнухина Громова Конкордия Николаевна находится в Екатеринославе. Просим принять меры к задержанию».
Уже 13 февраля 1904 года начальник Екатеринославского ГЖУ сообщал своим тверским коллегам:
«При сем имею честь препроводить в распоряжение Вашего величества арестованную в Екатеринославе в ночь с 11 на 12 февраля личность, по агентурным сведениям Конкордию Громову, скрывавшую свое настоящее имя».
А 17 февраля ротмистр Щербович вызвал на допрос девушку, встречи с которой ждал давно. Заготовленный бланк протокола допроса, однако, остался чистым. Задержанная сказала ротмистру:
— Я не буду отвечать на ваши вопросы.
Барышню увели. Вышедший из-за занавески Михаил Швецов подтвердил, что это та самая, которая вела занятия в кружке.
На следующий день Щербович начал разговор с барышней, мобилизовав все свои бархатные интонации:
— Госпожа Громова, мне хотелось бы оставить в стороне служебную официальность и поговорить с вами по душам.
Барышня иронически усмехнулась.
— Я потомственный дворянин, вы вышли из духовной среды, — продолжал Щербович. — Ваш отец — известный деятель русской православной церкви. Ему будет неприятно узнать, что дочь участвует в антиправительственной деятельности. А все можно уладить, клянусь честью. Да, вы виноваты. Но как? В какой мере? Ваши действия не столь порочны, сколь безрассудны. Пусть ваш глубокочтимый отец напишет на августейшее имя вдовствующей императрицы Марии Федоровны прошение. Поверьте мне, ее великодушие не знает границ…
Улыбка с уст барышни исчезла. Ротмистра это не смутило:
— Пусть отец напишет, что, будучи всецело поглощен службою, был лишен возможности следить за воспитанием дочери и охранять ее от пагубного влияния революционеров, что она вела антиправительственную пропаганду не вследствие испорченности, а исключительно под влиянием злонамеренных лиц, воспользовавшихся ее молодостью.
Громова смотрела на ротмистра уже с откровенным презрением:
