Андрей Свердлов - Схватка с Оборотнем
Софья Васильевна подняла голову. Было что-то птичье, резкое и стремительное в ее лице: тонкий нос с горбинкой, покатый лоб, чуть выдвинутый вперед подбородок.
— Он ушел в прошлую среду и ничего мне не сказал, — ответила она резко, — с тех пор я о нем ничего не знаю.
— Почему вы не предприняли никаких мер по его разысканию, не заявили в милицию?
— Муж — серьезный человек. Раз куда-то уехал, значит, по делу.
— Но к вам же приходили с работы, спрашивали о нем…
— Муж часто отлучается… Я даже не пойму, что, собственно, вас тревожит?
— Софья Васильевна, будьте с нами откровенны, — попросил капитан, — расскажите все, что знаете о том, как вел себя муж перед исчезновением.
— Вел как всегда!
— Вы, кажется, не хотите помочь нам в розысках?
— Я не знаю для чего его разыскивать? Он не преступник.
— Но странно: исчез человек неделю назад, на работе беспокоятся, и только жена совершенно спокойна. Это наводит на мысль, что вам известим причины его исчезновения.
— Ничего, — каменно застыв, ответила Дорохова.
— Хорошо. — Капитан встал и выдвинул на середину комнаты стул со свертком. — Гражданка Дорохова, прошу вас осмотреть вещи вашего мужа и по освидетельствовании расписаться в протоколе.
Дорохова вскочила. Капитан готов был поклясться, что она потрясена. Даже жест — кулачок, вздернутый к губам и словно удерживающий крик, был неподделен.
Она быстро прошла к стулу со свертком, вскинула к свету брюки, положила, потом взяла пиджак. Он выпал у нее из рук.
— Его одежда? — спросил капитан.
— Как это произошло? — тихо спросила женщина.
— Два дня назад старик пенсионер поехал на рыбалку. Это в семнадцати километрах по Краинке, на излуке… Одежда была аккуратно свернута, лежала у самых кустов, рядом лежала шляпа. Он всегда в шляпе ходил? Даже в жару?
— Всегда!
— Старик съездил в райцентр, сообщил о находке, организовали поиск тела. Искали и ищут второй день. Тела пока нет. Ни выше, ни ниже на реке труп не обнаружен.
Дорохова была бледна, сидела молча.
— Как это могло произойти, Софья Васильевна? — спросил капитан. — Он хорошо плавал?
— Плавал? — спросила она словно в забытьи. — Ничего… Плавал, как все.
— Еще один вопрос, — тихо сказал капитан. — Я вот о чем хотел спросить: не было ли у вашего мужа поводов для самоубийства?
Дорохова не отвечала, смотрела на него широко открытыми глазами, потом, взяв себя в руки, заговорила:
— Не знаю. Он очень сложный человек. Он ни с кем не делится своими мыслями. В последнее время он ходил мрачный. У него военная травма. На нервной почве. Он иногда вспоминает лагерь, и тогда я не смею с ним заговаривать. Не знаю…
— Были ли у него раньше мысли о самоубийстве?
Дорохова быстро взглянула на капитана и опустила глаза.
— Не знаю… — ответила она торопливо, — раз он действительно пробовал повеситься в ванной. Я тогда случайно вошла и не дала ему этого сделать… — Она покраснела, взглянула на капитана и опустила глаза. — Ничего больше не могу сказать.
— Хорошо, я не настаиваю. Сейчас напишу протокол, вы подпишете.
Пока в комнате скрипело перо, Дорохова сидела совершенно безмолвно. Потом, подписав протокол, спросила:
— Я могу взять вещи?
— Нет, — сказал капитан. — Следствие еще не кончено.
— Вы мне скажете, когда оно кончится?
— Разумеется.
Дорохова пошла к двери.
В шесть часов Луганов и Миронов встретились у машины; через минуту подошел Скворецкий, ведя за руку мальчика.
— С кем незнаком, Валерий? — спросил он у мальчика. — Это Василий Николаевич, ты его знаешь. А вот это майор Миронов, Андрей Иванович.
Валерку посадили на почетное место рядом с водителем, и тот сразу нашел общий язык с мальчиком. Всю дорогу они разговаривали о марках автомобилей.
Машина с трудом пробиралась в вечернем автомобильном потоке. Скворецкий вполголоса говорил товарищам:
— Хочу кое-что проверить. Давно это не дает мне покоя. Когда будем возвращаться, напомните, пожалуйста.
— К мальчику имеет отношение? — спросил Миронов.
— Самое прямое.
Наконец они вырвались на шоссе. Бетонная лента дороги все быстрее летела под колесами. Полковник рассказывал о боях, которые шли в этих местах.
— А тот городок, где сейчас лежит Мехошин, был как раз в центре партизанских действий. Здесь немцы никого не жалели. Все население было партизанами.
— А полицаев разве не было? — спросил Миронов. — Помните, Кирилл Петрович, как я в разведку ходил и был полицаями взят? Если бы не женщина, жена одного из них, они бы меня в живых не оставили…
— Да, зверье… — сказал Скворецкий. — Вот они-то сейчас там, на Западе, основной резерв агентуры иностранных разведок. Однако срок их годности кончается. Уже большинству невозвращенцев лет под пятьдесят. Скоро иностранной разведке станет сложновато работать: Россия — страна особая, американцу, англичанину, немцу прикинуться русским нелегко. Недаром они всегда предпочитают засылать к нам бывших соотечественников.
— Интересно, кто по национальности этот резидент?
— Поймаем — узнаем, — ответил полковник.
Так за разговорами не заметили, как въехали в небольшой зеленый городок.
В больнице их уже ждали. Главврач, невысокий, молодой, поздоровался со всеми, назвал себя и сразу же предложил провести в палату, где лежит Мехошин.
— Одну минуту… — попросил полковник. — Как он?
— Жить будет, — сказал главврач. — Операция сложная, но организм здоровый, молодой, кое-что восстановит. Думаю, будет жить и работать.
Они шли тихими коридорами. Больные уже спали, только дежурные сестры бесшумными белыми тенями входили и выходили из палат.
— А как тот? — спросил Скворецкий.
— Второй? — Врач приостановился. — У того дела очень неопределенные. Пока ничего не знаем. С памятью, конечно, процесс затянется. Но этого мало. Сейчас мы даже не можем знать, выживет ли он.
— Надо, чтобы выжил.
— Видите ли, его надо в специальную лечебницу.
— Завтра его перевезут, — сказал полковник. — Но за Мехошина вы ручаетесь?
— За Мехошина ручаюсь.
Когда они вошли в небольшой бокс, Мехошин приподнялся на кровати. На бледном узком лице появилась улыбка, глаза оживились. Сестра подсунула ему под спину подушку, чтобы ему было удобнее разговаривать с товарищами.
— Как самочувствие, герой? — спросил полковник после того, как врач и сестра ушли, предупредив, что разговор не должен продолжаться больше пятнадцати минут.
— Ничего, товарищ полковник, — ответил Мехошин, — скучно только.