Том Шервуд - АДОНИЯ
— Ваш английский нетвёрд, — задумчиво отозвался пришелец, — и с мягким «р». Белые волосы. Бреетесь вечером, а не утром. По крови — скандинав, но долго жили во Франции?
Монах вздрогнул. Дрогнула бритва. На щеке коротенькая полоска вспыхнула алым. Однако, не подав вида, он продолжил занятие. Дождавшись мига, когда монах закончит бритьё, пришелец встал, опустил на пол мешок и шагнул к столу. На нём стоял таз, с кромки которого свешивался край белого полотенца. Второй край был опущен в воду. Чернолицый взял полотенце, прижал его в воде к дну таза, вынул, слегка отжал и подал монаху. Тот, кивнув, принял его и бережно промокнул свежевыбритое лицо.
— Ну и кто ты? — спросил он уже несколько изменившимся тоном.
— Я — Мухуши, — ответил юнец. — У нас семейное ремесло. Мы торгуем секретами.
— И ты намерен продать мне какой-то секрет?
— Не какой-то, — ответил индус, возвращаясь к мешку. — А очень дорогой секрет. Он стоит двести гиней.
— О, это большая сумма! Не знаю даже, найдётся ли у меня…
— Найдётся. Судя по взяткам, которые вы уже выплатили церковным сановникам, найдётся, и — золотом.
— Так, картина проясняется. И что же, ты знаешь, где находится подходящее для монастыря землевладение?
— Знаю, месье. Заброшенный замок. Очень большой. Обширное поместье. Между Лондоном и Плимутом, ближе к Плимуту. Все остальные условия в точности соответствуют вашим желаниям.
— Без преувеличений?
— Разумеется — без.
— И ты готов открыть мне…
— Да. За двести гиней. И выплатить их нужно до оглашения секрета.
— Ну что же…
Монах натянул на плечи верх сутаны, взял полотенце, прижал к порезу на щеке, отнял смятый влажный ком, всмотрелся в отпечатавшийся на ткани кровавый штришок. И, вздохнув, достал из ящика стола ключ. Подошёл к кровати, вытянул из-под неё сундук, отомкнул замок, откинул крышку. Достал из сундука увесистый портфунт.
Юный индус приподнял в грустной усмешке уголок темногубого рта. Он хорошо понимал, что означала эта открытость — ключ, сундук, деньги. Она означала, что монах уже принял решение лишить его возможности покинуть это место живым.
— Двести гиней, — сказал, присаживаясь на второй стул, монах. — Считать будешь?
Мухуши молча подсел к столу, подтащил к ногам мешок, наклонившись, развязал его и выложил на стол несколько предметов.
— О! — изумлённо поднял брови монах. — Пробирный камень, весы, шаблон для определения толщины монеты… Все будешь проверять на фальшивость или выборочно?
— Выборочно. Вы — не тот человек, кто станет держать в одном портфунте и настоящее золото, и оловянное.
И, высыпав монеты на стол, Мухуши взял одну из них. Заученным движением провёл большим пальцем по насечкам на кромке монеты, удовлетворённо кивнул, вдавил её в прорезь шаблона… Монах, наблюдая за его действиями, восхищённо- недоверчиво качал головой.
— Ладно, ты действуй пока, — сказал он, вставая со стула, — а я пойду своих сторожей успокою. Как это они тебя пропустили?
Он вышел. Мухуши тотчас бросил монету, наклонился к мешку и достал тяжёлую маленькую баллисту. Подошёл торопливо к окну, выдернул из гнезда стопор, толкнув, раскрыл створки. (Стоящий внизу, под окном радж улыбнулся и поддел носком ноги верёвку с «кошкой».) Мухуши водрузил баллисту на подоконник, быстро закрепил её винтами и, клацая рычагом, взвёл пружину. Потом вернулся к столу, сбросал монеты назад в портфунт, затянул кожаный ремешок, — и в этот миг вошёл улыбающийся монах.
— Ну, проверил? — спросил он нарочито дружелюбным тоном.
— Да, — также улыбнувшись, ответил гость.
Он взял портфунт, сделал два шага к окну (монах только тут увидел и распахнутые створки, и незнакомый, вдруг испугавший его прибор на подоконнике; увидел, раскрыл рот, но произнести ничего не успел). Мухуши, положив портфунт в слегка вогнутую чашу, на что-то нажал — и пружины баллисты, неуловимо мелькнув, метнули свой привычный груз во мрак ночи.
Монах оцепенел. С лица его медленно сползала улыбка.
Вдруг за окном раздался короткий свист, и тотчас послышался стук копыт быстро удаляющейся лошади.
— Ну что же, — сказал, сделав голос строгим, индус. — Деньги получены. Теперь — то, за что они плачены…
В эту минуту из невидимых в темноте дверей доходного дома вышли двое случайных людей. Стараясь держаться и в свете окон, и в то же время не наступить в сточную яму, они, негромко переговариваясь, двинулись вдоль стены. Вдруг шедший впереди замолк и остановился.
— Какой-то мешок, что ли? — шепнул он спутнику.
— Большой? — взволновано спросил его тот. — Что в нём?
— Не знаю. Тяжёлый. Выруби огня!
Послышались удары кресала в кремень, брызнули искры, вспыхнул трут. Слабый огонь осветил — нет, не мешок, а что-то прикрытое старой циновкой. Её нетерпеливо сдёрнули. Под ней оказался привалившийся к стене человек с совершенно чёрным лицом и белыми вытаращенными глазами. Голова его была склонена к плечу, из приоткрытого рта высовывался прикушенный язык.
— Удавили! — прохрипел первый.
Второй торопливо задул трут, и оба пустились бежать. Один из них упал, вскочил и побежал, громко хлюпая, по самой яме. Радж встал, вернул нож в рукав и замер, снова нащупав носком ноги «кошку».
По свисту, прилетевшему из темноты, он узнал, что порт- фунт попал точно в окно.
Всё шло хорошо. Голоса наверху были мирными. Оставалось дождаться, когда Бали покинет дом, и остановить пытающегося проследить за ним матроса. Если тот, конечно, осмелится выйти из логова.
Но останавливать никого не пришлось. Через несколько минут Бали выскользнул из дверей дома и, почти невидимый в темноте, побежал через пустырь.
— Ты умён, — мысленно обращаясь к оставшемуся наверху белоголовому монаху, прошептал радж.
Он закрепил в ножи в налокотных чехлах, поднял верёвку с «кошкой» и неслышно зашагал вслед за Бали, уже растворившемуся в ночной темноте.
* * *Когда-то ночью, в залитом кровью массарском подвале Иероним дал ангелу мрака клятвенное обещание. Затем это обещание старательно выполнил. Он исчез из города и, разумеется, из трибунала, и вместе с ним исчезло золото. Не только то золото, которое он отнял у состоятельных «еретиков», но и вся казна трибунала.
Никто не знал подробностей произошедшего. Никто не смог объяснить эту запутанную историю Сальвадоре Вадару, потому, что вместе с Иеронимом пропали и преданные Вадару помощники: Марцел и Гуфий.
Известно то, что спустя какое-то время на принадлежащих Британии землях Америки, в представительстве англиканской церкви объявились новые пастыри Божьи — трое, из которых один был на удивление юным. А через два года после исчезновения Люпуса из Массара он, с лицом, приобретшим ещё большую смуглость, оснащённый самыми надёжными клирикальными документами, в сопровождении небольшой свиты ступил на берег Англии.
