Александр Мартынов - В заповедной глуши
Мальчишки опять переглянулись и неуверенно посмеялись. Видимо просто потому, что пошутил взрослый. Я пояснил:
— Таверна — это «Макдональдс» по-старинному. Его так при динозаврах называли, — на этот раз смех был искренним и громким. Я начал закреплять успех: — Я не убийца. По крайней мере, не сейчас, сейчас я в отпуске. Я так же не маньяк, если не считать нездорового пристрастия к мальчикам… — они заморгали, придвигаясь ближе друг к другу, и я продолжал: — Я обожаю их воспитывать, встретив на вечерней дороге. Как правило, воспитываю, пока они не сбегут от меня в армию, но вы, судя по всему, бежать уже не можете… Так как насчёт таверны?
— Не, таверны тут нет, — пояснил длинноволосый. — Мы хотели в лесничестве заночевать, а его тоже всё нет и нет…
— М-да, — я поднял брови. — Судя по моей карте, до лесничества ещё около тридцати километров, так что заночевать там вы никак не сможете. Даже если побежите бегом. Вы летать не умеете?
— А вы туда идёте? — впервые подал голос коротко стриженный, игнорируя мою шутку. Я кивнул и пояснил:
— Но вообще-то я собирался устроить привал у ближайшего родника. Правда, пока родников не видно, но как знать?.. Так что? Я могу поднажать, сделать вам ручкой и мы разойдемся, как в море корабли, а завтра, может быть, встретимся в лесничестве… если вы правда идёте туда. А можем прошагать ещё сколько-то — и начать устраиваться на ночлег.
Они переглянулись опять и о чём-то зашептались. Я запретил себе слушать, хотя с моим слухом вполне мог. Наконец длинноволосый вызывающе и прямо сказал, тем самым выдав свой страх — вопрос был искренний и потому глупый:
— Вы нас не убьёте?
— Кино, — вздохнул я. — Серия сороковая… Мальчик. Если бы я хотел вас убить, я бы уже сделал это. И потом, кто мне мешает вас обмануть, сказав «нет»? Вы или верите мне — или адьё, ма шер ами.
— Мон шер, — поправил длинноволосый. — Ма шер — «моя дорогая». Вообще-то вы правы… А вы зачем в лесничество?
— Контр вопрос, — поднял я палец. — А вы зачем? Может быть, вы — знаменитые малолетние братья-маньяки Гоп, Саша и Паша, которых вот уже пять лет разыскивает милиция Мелитополя за изнасилование сорока постовых собак? Вы знаете, где Мелитополь?
Нет уж, давайте без вопросов, — я отстегнул фляжку с пояса и подал мальчишкам. — Там стакана два… было, — закончил я слегка растерянно, глядя, как они по очереди присасываются к фляжке, булькая и давясь. Коротко стриженый потряс горлышко над широко открытым ртом и со вздохом вернул фляжку мне. — Да-а…И как же вы вообще отправились в путь без воды?
— Так получилось, — длинноволосый утирал губы рукой, развозя грязь. Посмотрел веселее. — Ну… тогда и представляться не будем. Я так и буду Саша. А он — Паша.
— Лёва, — я подал ему руку. — Задов. Фамилие такое. Но можно просто Лева. Устраивает?
— Устраивает, — он пожал руку. Я задержал его пальцы на миг и спросил:
— Фехтованием давно занимаешься? — он отдёрнулся, я постучал по ладони: — Мозоли… Ладно, — и я, не переспрашивая, пожал руку «Паше». За это рукопожатие успел заметить, что ноги у него в куда более порядочном состоянии, чем у «Саши» — у того сильно сбиты. «Из села или беспризорный… — я вгляделся в лицо. — Беспризорный. Фехтовальщик, знающий французский, волосы ухожены были ещё недавно — и с ним вместе шагает явный «бесик». Оба русские, из России. Идут вдвоём полевой дорогой в Белоруссии. Обувь берегут, а барахло недешёвое. Воды нету. Уже интересно…»
Но говорить ничего не стал.
Мальчишки зашагали слева от меня, держась чуть в стороне, но не пытаясь отстать или обогнать. Я пошёл медленней и, как обычно бывает после остановок, понял: устал я здорово. А они и вообще едва волоклись; «Саша» явно захромал. Я услышал, как они вполголоса переговариваются, то ли думая, что я не слышу, то ли им просто было всё равно: " — Устал? — Да ладно… — Давай скажем остановиться… — А воды-то всё равно нет. — Я жрать хочу, знаешь…»
— Петь умеете? — поинтересовался я, не оборачиваясь, потому что было ясно — им остановка тоже на пользу не пошла, вот-вот начнут «выпадать в осадок». А значит, надо было их как-то подтянуть.
— Всё перепели уже, — сказал «Саша». — С утра орали, пока не охрипли. Думали, машина какая-нибудь подберёт…
— Знаете такую? — я посмотрел на них. — Только учтите, у меня ни слуха, ни голоса… — я прокашлялся и начал одну из своих любимых, из Третьякова:
В нашей жизни всё взаимосвязано.Вот наешься варенья — и слипнется!Ведь недаром по поводу сказано:Как аукнется — так и откликнется!И какой тебе жизнь представляется —Так она непременно и сложится.В равной мере всем предоставляется.Сам не сможешь — само, брат, не сможется!Но если хочешь быть правым — не бегай налево,Если хочешь быть первым — не спи за рулём!А захочешь, чтоб рядом была королева —Для начала попробуй сам стать королём!
Они ничего, шагали по пыли и слушали, правда слушали, не вид делали.
Ничего просто так не прибавится.Пустота непременно заполнится.И если сверху чего-нибудь свалится —Значит, тут же чего-нибудь вспомнится!Вот такая, браток, философия!Не смотри на меня, как на шизика…«Нету, — скажешь, — по жизни пособия!»……Да это ж просто — начальная физика!..
И, когда я допел куплет, «Паша» неожиданно поддержал припев:
Но если хочешь быть правым — не бегай налево,Если хочешь быть первым — не спи за рулём!А захочешь, чтоб рядом была королева —Для начала попробуй сам стать королём!
— В нашей жизни всё взаимосвязано, — завёл я третий куплет под их одобрительное молчание:
Каждый сам принимает решения…А в учебнике физики сказано,Что, — я поддёрнул рюкзак и поднял палец:Угол падения равен углуОтражения…
— Ничего песенка, — сообщил «Саша». — И поёте вы не так уж чтоб плохо… Ваша?
— Да ну что ты, с чего взял? — искренне удивился я. «Саша» пожал плечами:
— Да… вид у вас такой. Я вообще думаю, что вы врёте и в какой-нибудь группе играете. Типа «Коловрата» или «Вандала»[3].
Я заржал — искренне, весело. Мальчишки уставились на меня сердито, и я сообщил:
— Вон впереди родничок. Вы мне принесли удачу… Палатку ставить умеете?..
…Во всяком случае, «Саша» палатку ставить умел. Зато «Паша» отлично развёл костёр. Правда, перед этим они минут пять булькали и урчали, швырнув майки и поклажу на траву, под холодной струёй, льющейся из обрезка ржавой трубы в склоне свободного от ржи холмика. Рядом висела на воткнутом в землю деревянном столбике мятая алюминиевая кружка с выцарапанной многозначительной надписью:
