Эдуард Володарский - Свой среди чужих, чужой среди своих
— И что ты предлагаешь? — прозвучал в напряженной тишине голос Кунгурова.
— Сколько мы можем выделить охраны? — в свою очередь спросил Сарычев. — Ну, пятьдесят человек. А какой смысл?
— Броневой вагон, — неуверенно предложил военный. Его широкие брови приподнялись, неожиданно открыв светлые голубые глаза. — С пулеметами... броневой вагон.
— От Волшанска только до Кедровки перегон — триста верст, сплошь тайга. Пути подорвут — и труба нашему вагону. — Сарычев махнул рукой и снова тяжело закашлялся. Отдышавшись, он встал, прошелся от стола к окну, остановился напротив тяжелой золоченой рамы, криво висевшей на стене. Да, портрет вынули, а про раму забыли.
— Три или четыре человека должны сопровождать золото, — повернувшись к столу, сказал наконец Сарычев. — Лучше четыре. Двое снят, двое охраняют. И в полной тайне. Чтоб никто не знал, кроме нас и сопровождающих, об этом бауле. Согласны? — И опять посмотрел на товарищей.
За столом снова воцарилось молчание. Никто не решался первым одобрить предложение секретаря.
Каждый понимал, что лучше бы как-нибудь по-другому, понадежнее. Но как? Где взять людей? Не было сейчас сил, чтобы ликвидировать банду Брылова, который до того обнаглел, что стал появляться чуть ли не в самом городе. А тут золото! Собранное с таким трудом.
— В общем, по-моему, годится, — после паузы проговорил Степан Липягин.
— Уж больно риск велик, — осторожно заметил Кунгуров, постукивая белым, из слоновой кости, резным мундштуком по столу.
— Ну, милый мой, сейчас во двор вечером выглянуть и то рискованно — так и жди пулю в лоб, — усмехнулся Никодимов.
— Вчера представитель из Москвы сказал, что поступили сигналы, будто в наших краях обосновался какой-то террористический подпольный центр белых, — снова заговорил Сарычев. — А где они окопались — черт разберет! Твоя, между прочим, забота! — Он сердито посмотрел на председателя губчека Липягина.
— Бей, не жалей! — Липягин похлопал себя по шее. — Во всем я виноват!
— Давайте сначала с золотом разберемся, — сказал Кунгуров.
Сарычев достал из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенный листок, протянул Липягину:
— Я тут прикинул кой-какие кандидатуры. Поглядите.
Липягин пытливо всмотрелся в колонку из четырех фамилий, передал листок Никодимову. Тот прочитал, подумал, передал бумагу Забелину.
— Ну что, люди, по-моему, надежные, — после паузы проговорил Забелин.
— И с опытом, — подхватил Сарычев. — В случае чего не растеряются. Вон пошли Никодимова, так он с пяти метров в слона промажет... — Секретарь губкома засмеялся.
Члены губкома заулыбались, глядя на седоусого пожилого человека.
На простоватом лице Никодимова появилась хитрая улыбка.
— Нет, Василий Антонович! — ничуть не обидевшись, возразил он. — Я хоть и левша, но ежели надо, в игольное ушко врежу.
Все засмеялись и тут же смолкли. Раздался резкий и решительный голос Николая Кунгурова:
— Я категорически против кандидатуры Шилова!
— Почему? — быстро спросил Сарычев.
— Грунько, Дмитриев и Лемех не вызывают у меня никаких сомнений, а Шилов... Вам известно, что весной этого года при ликвидации банды штабс-капитана Соловейко был убит родной брат Шилова, Федор? — Кунгуров помолчал. — Он командовал в банде Соловейко сотней забайкальских казаков. — Кунгуров с силой стукнул мундштуком по столу.
— Фью-ить! — присвистнул Никодимов. — Я не знал...
— После ликвидации банды Липягин и я вызывали Шилова, беседовали с ним. И оказалось, что о том, где находится его брат, он знал давно. Знал и скрывал от партии и товарищей. — Кунгуров еще раз перечитал фамилии, передал листок соседу. — Так вот, — закончил он, — учитывая сложную обстановку и огромную ответственность задания, я возражаю против кандидатуры Шилова.
Снова наступило молчание, потом Забелин неуверенно возразил:
— Подождите, товарищи, при чем тут Шилов? Он сам по себе, а его брат сам по себе.
— Что значит «сам по себе»?! — повысил голос Никодимов. — Почему скрывал? Брат в банде, а он, понимаешь, скрывал! Это как называется?
— Хорошенькое дело — «сам по себе»! — поддержал рабочего Кунгуров. — Эдак любую классовую близорукость оправдать можно.
— Да при чем тут классовая близорукость? — поморщился Забелин. — Мало ли отцов и братьев оказались по разные стороны баррикад.
— Вообще-то, мужик он расторопный, — со вздохом проговорил Липягин. — Проверен не раз, в переделках разных бывал.
Липягин посмотрел на сидящих за столом членов губкома и еще больше помрачнел, злясь на самого себя. Нет, не так сказал. Надо было бы рассказать товарищам о том, как они с Егором Шиловым больше двух лет плечо к плечу дрались в одном эскадроне, как под Саранском Шилов тащил его на себе, раненного, истекающего кровью, вынес из самого пекла боя... Надо было бы и о том сказать, что под Уфой, когда был убит их любимый комэска Федор Жгун, Шилов повел эскадрон в атаку. Эх, многое можно было бы порассказать... А у него, у Липягина, и слова-то настоящего не нашлось: «мужик расторопный»... «И что Сарычев молчит?» — с тоской подумал Липягин.
— Кабы другой кто сказал, внимания не обратил бы. А от председателя губчека такие речи слушать даже странно! — Никодимов рассердился, его. седые усы встопорщились.
— О том, что брат Шилова воевал у Семенова, а потом оказался в банде Соловейко, я знал давно! — Секретарь губкома Сарычев прихлопнул ладонью по столу. — И потом мы с Шиловым не первый день знакомы! Слава богу, еще против Колчака партизанили. Решительный мужик, не теряется в любой обстановке... Преданный делу революции. До конца... — Сарычев снял очки, стал протирать их кончиком шарфа.
«Сказал все-таки. Ну, спасибо, Василий!» — И Липягин благодарно взглянул на секретаря.
Вновь молчание воцарилось за столом. Липягин решительно сказал:
— Тогда давайте голосовать!
— За всех сразу или по отдельности?
— За всех сразу! — ответили одновременно несколько человек. — Чего волынку тянуть?
— Кто «за»? — спросил Липягин.
Все, кроме Николая Кунгурова и Никодимова, подняли руки.
— Против?
Уверенно взметнулись вверх две руки. Все молча посмотрели на Кунгурова и Никодимова.
— Так, товарищи, кандидатуры приняты, — сказал Сарычев. — Теперь второе. Медлить с отправкой золота нельзя. Сегодня пятнадцатое. Послезавтра, семнадцатого, в шесть тридцать вечера пойдет поезд на Москву. Через Челябинск, Пермь. Вот этим поездом и предлагаю отправить товарищей.
— Слушай, Василий Антонович, а не маловато — четыре человека, а? Может, прибавим человек пять? Переоденем под мешочников, под мужиков... Все спокойней будет, — проговорил Липягин.
