Федор Шахмагонов - Хранить вечно
Артемьев на извозчике проехал к дому Тункина.
Удалось установить, что Тункин поселился здесь сравнительно недавно. Живет с женой, у него двое детей — подростков.
Нет хуже занятия, чем ждать и догонять. Но надо ждать, ждать, когда его потянет опохмелиться.
Зимний день выдался мрачным и сереньким. Бежали над Москвой темные тучи, вот-вот должен был повалить снег. Стремительно темнело. Засветились огни в окнах.
Наконец Тункин вышел. Наблюдавший указал на него Артемьеву.
Тункин шел быстрым и уверенным шагом. Возможно, направился на явочную квартиру, поэтому Артемьев потребовал от наблюдавших крайней осторожности. Тункин двигался к притону на Хитровке. Опять пить…
Бывшая содержательница дешевенького публичного дома сияла в Кулаковке, в бывшей Хитровскоп ночлежке, квартиру, открыла кабачок, по слухам, там шла игра в карты.
Женщина энергичная, до наглости смелая. Она была еще не в летах, могла и сама завлечь клиента.
Пускали в притон далеко не каждого встречного, а только но особой рекомендации. Существовали для входа пароль и отзыв. Артемьев имел соответствующие рекомендации и знал пароль.
Прежде чем войти вслед за Тункиным, Артемьев и его помощники оглядели со всех сторон флигелек, изучили проходные дворы, оба выхода из полуподвальной квартирки.
Место опасное, с подземными коридорами, с тайными лазами, удобное для воровских и темных дел.
Артемьев постучался. Дверь открыла «сама». Счета по-домашнему, в капоте, в ухе серебряная серьга полумесяцем.
Она подозрительно оглядела Артемьева и спросила:
— Где же сапоги?
За ее спиной на табуретке у кухонного стола сидел рыжебородый, заросший по глаза мужик. Он играл длинным кухонным ножом, каким в мясных лавках разделывают туши.
— Крой готов! — ответил Артемьев. — Подметки не из чего делать!
Теперь он должен был назвать имя человека, который его вводил в притоп.
— Кувшинов сулил принести…
Хозяйка отступила и как-то очень подозрительно посмотрела на Артемьева. Одет был он очень разношерстно. Извозчичья поддевка, на ногах хромовые, офицерского покроя сапоги, на голове солдатская зимняя шапка.
Рекомендатель был надежный, и все-таки Артемьев поторопился сунуть хозяйке деньги. Тут платили по-разному, в зависимости от нужды. Кому нужно посидеть и вечер скоротать со своей закуской и со своей выпивкой — одна цепа, кому нужно было выпить, платил еще и за выпивку. За чай платили все, чай подавался с сахарином и — уже совсем за особые деньги — с сахаром. Артемьев дал деньги только за возможность посидеть в тепле. Хозяйка указала ему глазами на дверь.
Войти сложно, но еще труднее выйти, если не по праву придешься здешним посетителям. Об этом Артемьева предупреждали. Нашлись бы здесь мастера и «перо» в бок вставить, и бесшумно задушить.
Кабак размещался в двух комнатах. Все как в настоящем заведении. Столики, скатерти на стоянках, стулья. Под потолком сизый дым.
Сдвинув столики, в первой комнате гуляло фартовое ворье. Пили, закусывали разварной картошкой.
В другой комнате народу меньше. В одиночестве за столиком сидел Тункин, в другом углу — еще двое с военной выправкой.
Артемьев вынул из кармана штоф со спиртом и луковицу. Налил полстакана и разбавил водой из графина. Наливал он шумно, спирт булькал, выливаясь из узкого горлышка.
Не оглядываясь, он услышал движение Тункина.
Артемьев достал осьмушку черного хлеба, понюхал его с корки и отломил кусок.
Тункин широким шестом выложил перед ним две воблы.
— Угощайся! Хлеб — не закуска!
Артемьев скосил глаза на воблу и, вздохнув, мечтательно проговорил:
— Богатство… Откуда?
Тункин презрительно покачал головой:
— На рынке за одну штуковину выменял! — Указывая глазами на штоф, спросил: — Спирт?
— Спирт! — спокойно ответил Артемьев.
Тункин потянул в себя воздух.
— Ставь стакан! — предложил Артемьев и взял воблу. Тункин схватил свой стакан, подставил его к штофу, торопливо, скороговорной проговорил:
— У меня еще кое-что найдется… С закуской не пропадем!
Артемьев налил полстакана и потянулся к графину с водой, по Тункин прикрыл ладонью стакан, с осуждением и даже с упреком взглянул на Артемьева:
— Зачем же добро портить?
Артемьев побил воблу об угол стола.
— Добрый у нас союз, — сказал он, — как у русского с французом. У одного есть что пожрать, у другого — выпить…
Тункин поморщился:
— Я не люблю грубых слов.
— Время грубое! — ответил Артемьев.
Выпили. Артемьев очистил воблу, пососал спинку, налил еще по полстакана. Себе разбавил. Тункин не разбавлял.
Выпили. Артемьев перегнулся через стол и шепотом сказал:
— А теперь рассказывай!
Тункин недоуменно уставился на Артемьева.
— Что можешь, что умеешь? Объясни! — продолжал Артемьев.
— Откуда спирт? — спросил в ответ Тункин.
Артемьев небрежно махнул рукой;
— Экспроприация!
Тункин хмыкнул и подставил стакан. Артемьев отодвинул штоф.
— Выпить не секрет! — твердо сказал он. — Выпьешь! Как дальше наш союз крепить? А? Что можешь, что умеешь?
— Все умею! — откликнулся на этот раз Тункин.
— Это хорошо! — одобрил Артемьев. — Я люблю, когда все умеют… Какая такая у тебя профессия?
Тункин тоже перешел на шепот:
— Стрелять умею… в копенку попаду!
— В коленку? — переспросил Артемьев. — Невелика цель!
— Крупнее цель — легче!
— А по крупной цели какая будет цена? — спросил едва слышно Артемьев.
Тункин вздохнул и опять покосился на штоф. Артемьев плеснул четверть стакана. Тункин выпил. Понюхал хвост от воблы, закусывать не стал.
— Бумажками не возьму! — сказал он тихо.
— Найдем желтопузиков.
Тункин кивнул головой. Артемьев сунул штоф в карман и мигнул Тункину на выход.
Вышли, остановились в подворотне. Артемьев тихо сказал:
— Сколько тебе посулили?
Тункин попятился, о Артемьев притянул его к себе за лацканы пальто.
— Чего? Чего это? О чем? — растерянно бормотал Тункин, пытаясь вырваться, но Артемьев крепко его держал, даже слегка встряхнул.
— Обмишулят тебя твои то, — продолжал Артемьев. — Всунут ассигнациями, где у них золоту бить!
— Чека? — по-щенячьи взвизгнул Тункин.
— Тише! Такие слона на ночь нельзя кричать!
— Ты не из Чека? — спросил он с надеждой.
— Мне про тебя говорили, что человек ты отчаянный и никак тебе здесь нельзя больше держаться! — напирал Артемьев. — Плачу золотом. Сколько?
