Инстинкт Убийцы. Книга 1 - Элеонора Бостан
В маленьком городке на Урале, где рос будущий «зведный» следователь ОСР, за ним уже в 10 лет закрепилась репутация опасного человека. Уже в детском саду он дрался со всеми, кто задевал его или просто не давал игрушку, доставалось и воспитателям, пытавшимся усмирить драчуна. Он извивался, кусался и царапался как настоящий дикий зверек, когда взрослые пытались поставить его в угол или оттащить от ревущего пацана, он кидался чашками и тарелками, дрался стульями и совершенно не слушался, так что в 5 лет все три детских сада Чербушевска (город вымышленный – прим. авт.) отказались от него. Мама, конечно, была в ужасе, зато отец был доволен и горд – его сын никому не дает вытирать о себя ноги и растет настоящим мужиком. Потом было еще много драк и много жалоб, а в 12 лет случилось то, что заставило Дениса Канаренко серьезно испугаться и задуматься о будущем своего буйного сына.
Дети – жестокий народ, причем их жестокость носит чистый, первобытный характер, тогда как взрослые уже умеют изощряться. Детям всегда нужна жертва, всегда нужна свежая кровь и ко всему они относятся гораздо спокойнее, нежели взрослые. Да и взрослые переживают лишь тогда, когда сами побывали в роли жертвенного барашка, никакой школьный садист не заплачет, узнав о пожаре в детском доме или о маньяке, убивающем детей. Не трогает это и детей, как хищников, так и их жертв, ведь сострадание – просто еще один способ защиты, открытый взрослыми, еще один способ объединиться и оградить себя от повзрослевших хищников. А маленькие дети, живущие в своем примитивном мире, ничего этого пока не знают, зато они твердо знают, что одни обижают других, а другие это терпят, они не усложняют простую жизнь и видят ее именно такой, какая она есть – жестокая и несправедливая. Вадим, меняющий школы с пугающей частотой, всегда сталкивался с одним и тем же – везде тебя пробуют на прочность, везде пытаются съесть, ведь только так в мире людей определяются хищники и их жертвы, у нас ведь нет тигриной окраски и острых клыков, все мы на вид одинаковы. Но это только на вид. Перейдя в новую школу, 12 летний Вадим столкнулся со старой проблемой – дети начали высмеивать его фамилию. Причем, едва он успел прийти в новый класс и выйти на перемену, отряд местных зубастых окружил его и начал дразнить.
– Эй, канарейка! – кричали они, – может, повыдергивать тебе перышки?
Однако Вадим знал, что делать. Он не то что не заплакал или сделал вид, будто не замечает их, а сам попытался поискать глазами учительницу, нет – он радостно улыбнулся совершенно сумасшедшей улыбкой и спокойно вышел во двор. Как он и ожидал, преследователи последовали за ним, уже разгоряченные мнимым бегством жертвы и готовые к нападению. Во дворе он взял самый большой булыжник и спокойно свернул за угол. Стая мальчишек двинулась следом, громко выкрикивая угрозы и оскорбления. Вадим спокойно ждал. Спустя секунду, из-за угла показались трое обидчиков, еще двое отставали – стояли на стреме.
– Ну что, канареечка, сейчас мы тебе устроим! – прокричал вожак, крупный свинообразный мальчик и ринулся на Вадима.
То, что было дальше, еще годы обсуждали в школьных столовых городка и на лавочках во дворах. Прекрасно умеющий драться Вадим, по крайней мере, для своего возраста, особо не напрягаясь, ушел в сторону от первого удара толстяка, а потом со всего размаху ударил его булыжником прямо по лицу. Послышался жуткий треск, изо рта хлынула кровь и зубы, пацан побелел, даже стал почти прозрачным, упал на колени, а потом заорал так, что этот крик услышали, казалось, даже за городом. Остальные нападающие замерли, многие стали такими же белыми, как вожак. Но Вадим не остановился, как машина он начал надвигаться на оставшихся двоих, держа в руке запачканный кровью их друга камень. Он продолжал улыбаться, но вот в глазах застыл лед. Один мальчик попытался оттолкнуть его, просто из страха, но Вадим, уже почуявший вкус крови, расценил это по-другому. Он снова размахнулся и врезал одному по лицу, но тот в панике успел увернуться, так что тяжелый камень попал по ключице, сломав и раздробив ее, третий понял, что они напали на психа и, несмотря на крики товарищей, повернулся и начал убегать, громко зовя на помощь. Вадим кинул камень ему в след, кинул со всей силы и, наверное, убил бы его, не беги мальчик так быстро – камень попал ему точно в голову, разбив ее, но не нанеся серьезный повреждений.
– Ну что, суки, пощипали мне перышки? – все еще улыбаясь, процедил Вадим, наклоняясь над вожаком, который уже явно терял сознание от боли и шока. – Может, вам пощипать перышки? А? Может, я сейчас пощипаю ваши сраные перышки?
И он начал надвигаться на мальчиков, которые подползли друг к другу и сжались, как пара котят в грозу, сидя прямо на земле, они оба выли и пытались отползти от сумасшедшего новенького, от былой бравады не осталось и следа. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы за угол не примчалась их учительница вместе с военруком. Они-то и оттащили разъяренного Вадима от избитых обидчиков. Все учащиеся высыпали во двор и теперь смотрели, как военрук ведет Вадима к кабинету директора, как опасного преступника, никто не встречался с мальчиком взглядом, хотя все видели, что голубые глаза по-прежнему холоднее льда. Всеобщий шепоток заглушали истошные крики и рыдания троих пострадавших. Двое их друзей, стоявших на стреме, спрятались в задние ряды, чтобы этот псих не смог их увидеть или заподозрить. Занятий в тот день больше не было. А после школьного совета военрук по секрету признался директрисе, с которой уже 20 лет крутил роман, что и сам испугался этого парня.
– Он сумасшедший, – проговорил военрук, качая головой и глядя в пол, – просто самый настоящий чертов псих.
– И мне было страшно, – тихо поделилась директриса, – у него глаза убийцы.
В той школе учиться Вадиму так и не пришлось, а в новых школах его боялись как огня – история быстро распространилась, обрастая, как и положено, совершенно невероятными подробностями. И вот тогда отец бесстрашного Вадима понял, что перегнул палку, сын вышел из-под контроля и стал опасен. Но он не посмел ругать его за то, чему сам учил, вместо этого он начал напряженно думать, куда пристроить сына, пока он не сел в тюрьму.
Следующие 4 года
