Смерть старателя - Александр Николаевич Цуканов
Только Анну Малявину, словно черт за язык дернул. Возьми да скажи:
— Летом сорокового, когда я за скотом племенным ездила под Винницу, так нас местные звали фашистами. Советскими фашистами.
— Как вы можете, Анна Григорьевна! — вскинулся Игорь Зюзяев, старательный сварщик, комсомолец, спортсмен.
Ваня не встревал тогда в разговор, а теперь вспомнил отчетливо, и ему нестерпимо захотелось рассказать, как истомился в очереди у магазина — в то лето перебои с хлебом начались, как пошел на зады по малой нужде, а там у склада увидел белобрысого пацанчика — сына Перчило. Сидит он на перевернутом ящике и палку ножом строгает. Посмотрели пристально друг другу в глаза. И ни слова, ни полслова. Белобрысый встал с ящика и двинулся вверх по косогору боком, настороженно, будто ждал камня в спину или вопля: «Фашист!» Потом он размахнулся, рубанул палкой по будыльям кипрея. Да как начал рубить кусты налево, направо. Когда отошел подальше, оглянулся через плечо, приподнял деревянную шашку, подержал ее на весу и снова рубанул: «Вот тебе, вот тебе!..»
Бродяжничая по магаданским конторам и учреждениям в поисках работы, Иван увидел вывеску «Редакция газеты “Магаданская правда”», и сразу возникла мысль, что вот кто ездит много по области, всё знает, везде бывает.
В отделе кадров женщина, пожухлая, но старательно молодящаяся, полистав трудовую книжку с двумя скромными записями, сказала как-то врастяг: «Да-а нам требуется фотограф. Пройдите к главреду».
Главный редактор с калмыцко-тюркскими раскосыми глазами — щекастый, улыбчивый, долго расспрашивал о службе в армии, военном издательстве, где Иван проработал меньше года. Когда заговорил о значимости областной партийной газеты, то сразу преобразился.
— Тут требуется соответствовать, быть примером…
— Так я в московском Воениздате работал и понимаю, — Иван не сдержался, прервал монолог.
— Это похвально. И все же, как у вас с этим делом? — щелчок по горлу в районе кадыка получился у главреда звонкий.
— Я в армии один раз отравился водкой… с тех пор на дух не переношу.
— Это похвально. Но нужен нам фотокорреспондент, а не оформитель.
— Так в издательстве я много снимал на портреты и на коллажи, и для обложек… Я маршала Епишева переснимал для книги. Знаете такого? Он меня похвалил за обложку, — вбил неоспоримый довод Иван, начиная слегка привирать.
— Как же не знать. Начальник ГлавПУра! — Главред от восторга поперхнулся слюной.
— У меня телефон маршала сохранился, можете позвонить.
— Нет-нет, я верю. Это конечно же необычно. Вот бы с ним интервью для нашей газеты. Вот бы!..
В кабинет без стука вошел сухопарый носатый мужчина с гривой кучерявых волос, побитых проседью, словно инеем.
— Лев Семенович, познакомься. Вот наш будущий фотокор. Лично знаком с маршалом Епишевым. Введи его в курс дела, обеспечь всем необходимым. А затем направь на него объективку в отдел пропаганды товарищу Свисткову.
Иван понял, что маршал сыграл в его судьбе важную роль. Епишев похвалил не его лично, а весь художественно-оформительский отдел, но это теперь не имело значения. Московский телефон приемной Главного политического управления армии у него действительно имелся, он отвозил туда макет будущей книги и немного пообщался с бравым высокорослым помощником маршала по фамилии Васин, пока ждал решения. Майор предупредил: «Наш Старик обматерить может, если что не понравится. Но ты не возражай. Поддакивай. Или молчи. Маршал добрейший человек, но хочет хочет казаться грозным и непреклонным».
Определяя в общежитие на улице Советской, Лев Семенович пояснил:
— Это временно. Если продержишься полгода, то малосемейку тебе гарантирую, сможешь девок водить. А тут поостерегись, могут телегу враз накатать о безнравственном поведении. А бабу найдешь с квартирой — милое дело. Завтра к девяти, как штык на планерку к ответсеку.
Так быстро всё обкрутилось, что поневоле удивишься. Полдня назад ходил по улицам города, как северный бич, без жилья и знакомых. И вот уже комната с двумя металлическими кроватями, заправленными по-солдатски темно-синими байковыми одеялами, одежный шкаф, прикроватная тумбочка. Пощелкал выключателем настольной лампы, от вспышки яркого света обдало какой-то веселой радостью, что это не сон, а взаправду, что всё наладится и будет «абгемахт», как любил повторять Аркадий Цукан, нахватавшийся немецких слов весной сорок пятого года, о чем Иван знал понаслышке. Да не очень-то интересовался.
«Ничего, вот разыщу отца, тогда поговорим», — решил он. Накинул наволочку на подушку и тут же уснул провально, и не слышал, как пришел сосед, как хлопал дверцами шкафчика, словно умышленно пытался разбудить неожиданно появившегося сожителя.
Через месяц Иван неплохо ориентировался в городе, побывал в порту и в окрестностях города. Снимал пленочным ФЭДом, а потом подолгу возился с проявкой и печатью фотографий. Ответственный секретарь презрительно кривился, подбирал фотографии из большого архива, а когда требовалось подкрепить репортаж свежими лицами, то ставил его, Ивана Малявина, снимки, каждый раз заставляя проверять и перепроверять подписи к ним.
Грозовая туча нависла над ним неожиданно, когда перепутал фамилию второго секретаря Ягоднинского райкома партии. Главный редактор рвал и метал, но неожиданно заступился заместитель Лев Семенович. Сказал на планерке:
— С кем не бывает. Помните, как промышленный отдел присвоил директору рудника женскую фамилию. Все хохотали… Я сам переговорю с секретарем райкома. Поясню ситуацию. А чтоб Иван запомнил, лишим его премиальных.
Заведующий отделом писем, толстопузый неряшливый увалень, неожиданно отозвал в сторону после планерки и пояснил, что эти волки поганые не сказали, не пояснили, что надо фамилии не на слух записывать, а просить каждого Петра Петровича писать фамилию в блокнот.
— Уверяю, никто не откажет. Наоборот, зауважают. Тут письмо пришло интересное из Билибино. Ты поговори с главным, может, пустят тебя в командировку. Что-то снимешь, что-то напишешь про славных атомщиков.
— Так я не умею писать статьи.
— Я тебе, Ваня, помогу. Ты только факты цепляй. С людьми больше общайся. Надо — водкой угощай.
Командировку выписали легко с какой-то непонятной радостью, словно сослали от греха подальше.
До Билибино больше трех часов лету на пузатой «Аннушке», с посадкой в Среднеколымске. Самолет пожирал пространство час и другой, а внизу бесконечная череда сопок, горных хребтов, рек и озер, где на сотни километров ни
