Рэймонд Чандлер - Высокое окно

Спрэнглер взял пистолет, поднес дуло к носу, принюхиваясь.

Потом вынул обойму, положил ее на стол, поднял пистолет и развернул его так, чтобы свет падал на открытую казенную часть, и, держа таким образом, заглянул прищуренным глазом в ствол.

– Пыль, – сообщил он. – Не очень много.

– А что вы ожидали там найти? – осведомился я. – Золото и бриллианты?

Он проигнорировал мои слова, посмотрел на Бриза и добавил:

– Полагаю, из этого пистолета не стреляли в течение последних суток. Я уверен.

Бриз кивнул, пожевал губами и изучающе установился на меня. Спрэнглер аккуратно собрал пистолет, положил его на место и сел в кресло. Он закурил и выпустил дым с самым удовлетворенным видом.

– Мы и так прекрасно знали, что это был не длинноствольный кольт тридцать восьмого калибра, – сказал он. – Из такой пушки можно пробить стену. Никаких шансов, что пуля застрянет в голове.

– Вы вообще о чем, ребятки? – поинтересовался я.

– Самое обычное дело, – сказал Бриз. – Убийство. Присядь-ка. Расслабься. Мне послышались здесь голоса. Вероятно, это в другой квартире.

– Вероятно, – сказал я.

– У тебя пистолет всегда валяется на секретере?

– Только в том случае, когда я не держу его под подушкой, – ответил я. – Или под мышкой. Или в ящике стола. Или еще где-нибудь – сейчас не припомнить где, – куда мне случается положить его. Эти сведения оказались полезными для вас?

– Мы пришли сюда не для того, чтобы грубить, Марлоу.

– Мило, – сказал я. – Вы врываетесь ко мне в квартиру и без разрешения лапаете мои вещи. А что значит, по-вашему, быть грубым – повалить меня на пол и бить по лицу ногами?

– Ох, черт! Он ухмыльнулся мне. Я ухмыльнулся ему.

Мы все ухмыльнулись. Потом Бриз спросил:

– Можно позвонить?

Я указал на телефон. Он набрал номер и сказал кому-то по имени Моррисон:

– Бриз сейчас по номеру… – он прочитал номер на подставке телефона. – Имя владельца Марлоу. Конечно. Пять-десять минут, о'кей.

Он положил трубку и вернулся к дивану.

– Держу пари, ты не сможешь догадаться, почему я здесь.

– Я всегда готов к неожиданным визитам близких друзей.

– Убийство – это не смешно, Марлоу.

– А кто говорит иначе?

– Ты ведешь себя, как будто именно так.

– Я не знал.

Он посмотрел на Спрэнглера и пожал плечами. Потом посмотрел на пол. Потом поднял глаза, очень медленно – как будто они были очень тяжелыми – и снова посмотрел на меня. Я сидел в кресле у столика с шахматной доской.

– Часто играешь в шахматы?

– Не часто. Иногда балуюсь – когда обдумываю разные проблемы.

– Разве в шахматы играют не вдвоем?

– Я разыгрываю опубликованные партии. Шахматной литературы очень много. Иногда мне удается решить какие-то задачи. И не только шахматные. К чему весь этот разговор? Выпьете чего-нибудь?

– Не сейчас, – сказал Бриз. – Я разговаривал о тебе с Рэндэллом. Он тебя прекрасно помнит по делу на взморье. – Он подвигал по ковру ногами, как двигают, когда они очень устали. Его массивное лицо казалось старым и серым от усталости. – Он сказал, что ты не станешь никого убивать. Что ты отличный парень. Честный.

– Это было очень по-товарищески с его стороны, – сказал я.

– Он сказал, что ты хорошо варишь кофе, встаешь по утрам довольно поздно, умеешь непринужденно болтать и что мы смело можем верить каждому твоему слову при условии, что его подтвердят пять независимых друг от друга и непредубежденных свидетелей.

– К черту Рэндэлла, – сказал я.

Бриз кивнул так, как если бы ожидал от меня именно этих слов. Он не улыбался и был груб – просто большой основательный человек за работой. Спрэнглер откинулся на спинку кресла и из-под полуопущенных век следил за поднимающейся от его сигареты струйкой дыма.

– Рэндэлл сказал, что за тобой надо присматривать. Что ты не настолько крут, как сам считаешь, и что с таким, как ты, всегда происходят какие-нибудь неприятности, и что с тобой гораздо больше хлопот, чем с действительно крутым парнем. Вот что он сказал. Ты мне кажешься в порядке. Я люблю ясность во всем. Поэтому и говорю тебе все это.

Я сказал, что это очень мило с его стороны.

Зазвонил телефон. Я взглянул, но он не пошевелился. Так что трубку поднял я сам. Это был женский голос. Мне он показался смутно знакомым, но кому он принадлежит, я вспомнить не мог.

– Это мистер Филип Марлоу?

– Да.

– Мистер Марлоу, у меня неприятности, очень большие неприятности. Мне очень нужно увидеться с вами. Когда это можно сделать?

– Вы хотите увидеться сейчас? С кем я разговариваю?

– Меня зовут Глэдис Грейн. Я живу в отеле «Норманди» на Рампарт-стрит. Когда вы смогли бы…

– Вы хотите, чтобы я подъехал сейчас? – спросил я, стараясь вспомнить, где же слышал этот голос.

– Я… – В трубке раздался щелчок, наступило мертвое молчание. Я сидел, держа трубку в руке, и хмуро смотрел мимо нее на Бриза. Его лицо не выражало абсолютно никакого интереса.

– Какая-то девушка говорит, что у нее неприятности, – сказал я. – Нас разъединили.

Я нажал на рычаг и стал ждать, когда телефон зазвонит снова. Оба полицейских сидели тихо и неподвижно. Слишком тихо, слишком неподвижно.

Снова раздался звонок, я опустил рычаг и сказал:

– Вы хотите побеседовать с Бризом, не так ли?

– Да, – ответил несколько удивленный мужской голос.

– Ну, валяйте, докладывайте своему хитрому шефу, – сказал я, поднялся с кресла и вышел на кухню. Я слышал, как Бриз очень коротко переговорил с кем-то и опустил трубку на рычаг.

Я достал из шкафчика бутылку виски и три стакана. Достал из холодильника лед и имбирный эль, приготовил три коктейля, принес их на подносе в комнату и поставил поднос на низкий столик у дивана, где сидел Бриз. Я взял два стакана, один вручил Спрэнглеру, а с другим опустился в свое кресло.

Спрэнглер неуверенно вертел стакан в руке и покусывал нижнюю губу, выжидая, будет ли пить Бриз.

Бриз пристально смотрел на меня некоторое время, потом вздохнул. Потом взял стакан, глотнул, снова вздохнул и, туманно улыбаясь, покачал головой – как человек, которому очень хотелось выпить и который с первым же глотком как бы окунается в иной – чистый, солнечный и ясный – мир.

– Мне кажется, вы очень сообразительны, мистер Марлоу, – сказал он и расслабленно откинулся на спинку дивана. – Думаю, что можем работать вместе.

– Но не таким образом, – сказал я.

– То есть? – он нахмурился. Спрэнглер подался вперед, и взгляд его был ясен и внимателен.

– То есть, заставляя случайных девиц звонить мне и нести какую-то чушь, чтобы потом иметь возможность сослаться на то, что они где-то когда-то слышали мой голос и теперь узнали его.

– Девушку зовут Глэдис Грейн, – сообщил Бриз.

– Так она представилась. Я такой не знаю.

– О'кей, – сказал Бриз. – О'кей. – Он успокаивающе поднял ладонь. – Мы не хотим совершать ничего противозаконного. И надеемся, ты тоже.

– Я тоже – что?

– Не хочешь совершить ничего противозаконного. Например, утаить что-нибудь от нас.

– Интересно, почему бы мне не утаить что-нибудь от вас, если мне захочется? – спросил я. – Вы мне зарплату не платите.

– Послушай, Марлоу, давай не будем грубить.

– Я не грублю. У меня этого и в мыслях нет. Я достаточно хорошо знаю полицейских, чтобы не иметь никакого желания грубить им. Валяйте дальше, что у вас там. Но давайте без этих дешевых хитростей вроде телефонного звонка.

– Мы расследуем убийство, – сказал Бриз, – и должны сделать все от нас зависящее. Ты обнаружил тело. Ты говорил с этим пареньком. Он пригласил тебя к себе. Дал ключ. Ты утверждаешь, что не знаешь, о чем он хотел поговорить с тобой. Мы решили, что по прошествии некоторого времени ты, может быть, вспомнишь.

– Другими словами, в первый раз я солгал?

Бриз устало улыбнулся.

– Ты достаточно долго занимаешься всем этим, чтобы прекрасно знать: люди всегда лгут, когда речь идет об убийстве.

– Вопрос о том, как вы собираетесь определить, когда я перестану лгать?

– Когда твои показания будут звучать осмысленно, мы будем удовлетворены.

Я посмотрел на Спрэнглера. Он так сильно подался всем телом вперед, что почти уже не сидел на кресле. Казалось, он собирается прыгнуть. Поскольку я не мог придумать никакой причины, почему бы Спрэнглеру вдруг захотелось запрыгать по комнате, я решил, что он просто крайне возбужден. Я снова посмотрел на Бриза. Этот был возбужден не больше, чем щель в стене. В его толстых пальцах появилась сигара в целлофановой обертке. И я наблюдал, как он снимает обертку, обрезает кончик сигары перочинным ножом и убирает его, предварительно аккуратно вытерев лезвие о штаны; я наблюдал, как он зажигает спичку, и старательно раскуривает сигару, и потом отводит еще горящую спичку в сторону, и сильно затягивается до тех пор, пока не убеждается, что сигара раскурилась должным образом. Потом он машет спичкой в воздухе и кладет ее рядом со скомканным целлофаном на поднос. Потом откидывается назад, подтягивает одну брючину и принимается мирно курить. Все его движения были точно такими же, как тогда, когда он закуривал в квартире Хенча, и такими, как будут всегда, когда он будет закуривать. Такой это был человек – и этим он был опасен. Может быть, не столь опасен, как какой-нибудь блестящий следователь, но гораздо более опасен, чем легковозбудимый Спрэнглер.