Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
Марта, заложив руки за голову, молча смотрит вверх, прислушиваясь к разговору, доносящемуся со двора, — там уже завтракают. — Ой, глянь!.. — показала на крышу. — Как они нас не покусали…
Андрей поднял глаза — прямо над их головами висело с блюдце величиной пепельно-серое осиное гнездо. По нему взад-вперёд сновали десятка два крупных, с черно-жёлтыми брюшками, ос.
— Не боись, это не фашисты, они первыми не нападают, — успокоил он. — Они, как мы, — нас не трогай и мы не тронем, а ежели разозлишь, тогда берегись:. — А сам подумал: «Хорошо, что невзначай не задели головой — ох и досталось бы на бедность!»
— Неужели тут и ночевать придется?. — понаблюдав за осиным семейством повернулась она к нему — Ежели торопили с завтраком, можно предположить, что скоро умотнут дальше.
— Или — что сильно проголодались… Давай хоть разговаривать, чтоб скорей время прошло.
— Давай. А о чём бы ты хотела?
— Хочу вернуться ко вчерашнему нашему разговору… Помнишь, ты, перед тем, как взлететь уткам, сказал: «А у меня было совсем даже наоборот». Это как понимать?
— Чтой-то не припомню, о чём мы тогда говорили…
— А ещё хвалился отменной памятью!
— Вобще, если честно, то, конешно, помню… Токо…
— Ну вот, опять «токо»; ты ведь уже перешёл было на «только».
— Да понимаешь, ты такой вопрос задала…
Андрей помедлил, обдумывая, как бы поделикатней ответить. Дело том, что «было» у него с той самой Нюськой, не заслуживающей, по его словам, имени поласковей. Это была не любовь и даже не дружба — так, недоразумение, о котором лишний раз и вспоминать не хотелось.
— Если это сердечная тайна, то можешь и не говорить, — пошла навстречу собеседница, видя, что он медлит.
— Да никакая не тайна. Ежли интересуешься, могу и рассказать… Возвращались мы однажды с ерика, ходили купаться. Мы — это трое ребят и две девчонки — Варька и новенькая, которая только недавно появилась на хуторе. Тоже, если не присматриваться, красивая, к тому же весёлая — хохочет по пустякам. Было уже поздно, живет она на самом краю, попросила меня проводить до хаты. Ну, провёл, стоим разговариваем о разной чепухе. Она рассказала о себе такое, что уши вянут. Я даже усомнился, все ли у неё дома. Стал прощаться, а она и говорит: ты не спеши, послушай, что я скажу. Я, говорит, как увидела тебя, так сразу и влюбилась. Стал было отнекиваться, а она за своё: хочу с тобой дружить и всё такое, чуть не со слезами…
Андрей умолк, не желая, видимо распространяться о дальнейшем. Однако Марта, похоже, не нашла в её поведении ничего предосудительного.
— Совсем, как у Татьяны Лариной! — Заметила мечтательно. — А вот у меня смелости не хватило. Я так страдала!
— Только Нюське до Татьяны — как Куцему до зайца. Любовь у ней оказалась вовсе не такая, какую описал Пушкин, — возразил он.
— А по-моему, любовь у всех одинаковая. Я имею в виду девочек.
— Ты слыхала пословицу: «Мать дитя любит и волк овцу любит»?
— Нет. А при чём тут…
— Вторая её половина — как раз про Нюську.
— Она что — хотела тебя съесть? — не взяла в толк собеседница.
— Придется объяснить, раз до тебя не доходит… Нюська в тот же вечер сама полезла целоваться и не только это. Стала мне противная, и больше я с нею не ходил, как ни навязывалась.
Помолчав, Марта заметила:
— В Краснодаре у меня осталась подружка Таня. Она немного старше меня, дружит с мальчиком. Так вот она говорила, что вашему брату от нас ничего другого и не надо.
— Тоже из непутёвых?
— Я бы не сказала. Просто любит его безумно и потакает всем его прихотям.
— Ну, то в городе. А наши девчонки такого с собой не позволяют. И пацаны — редко кто.
— Если ты не из тех «редко кто», то я тебя ещё больше зауважаю, — пообещала она, как если б между ними уже имелась договорённость о взаимном «уважении».
— В этом можешь не сомне…
Не успел договорить из-за треска, донёсшегося снаружи. Кинулись к окошку — по обочине дороги, снижая скорость перед поворотом, один за другим проскаивали не успевшие запылиться мотоциклы; следом прошумели танкетки. Стало тихо до звона в ушах.
— Мар-та! Слезайте! — послышалось через некоторое время со стороны лаза.
Андрей спустился по лестнице вторым. Старшая из спасительниц с любопытством рассматривала «крестника». — Ну, братец, и нагнал же ты нам страху! — были её первые слова. — Жить тебе после такой переделки сто лет. Доча, принеси-ка йод, нужно обработать парню ухо, а то отгниёт — кто за него и замуж пойдёт. И прихвати рудикову рубашку, она в сундучке снизу. Пойдём под навес, Андрюша. Тебя ведь так звать?
— Вобще — Андрей. А вас?
— Зови пока что Ольгой Готлобовной, — улыбнулась та.
— А почему «пока»?
— Будешь моим зятем — глядишь, как-то по-другому станешь звать. — Заметив его смущение, поправилась: — Я, конечно, пошутила, извини.
— Ольга Готлобовна, а почему фрицы драпанули? — оправившись от смущения, спросил он.
— Они, детка, не драпанули… Это был всего лишь передовой отряд.
— А когда нагрянут остальные?
— А может завтра, а может, аж послезавтра, — дала она понять, что он явно злоупотребляет буквой «а». — Я как-то забыла спросить, а они доложить мне об этом не додумались. Для тебя это важно?
— Подольше б их, гадов, не было!
Вышла Марта, неся клетчатую рубашку, пузырёк с йодом и клочок ваты.
— Ну-ка, покажи своё ухо, черномазый… Крепко он тебя оттрепал. Но ничего, до свадьбы заживёт!
— Будем надеяться, что намного раньше, — заметила дочь и перевела разговор на другое: — Мама, как тебе показались непрошенные гости — не страшно было?
— Как показались? — спокойно переспросила она, занявшись Андреем. — На мой взгляд, они излишне грубоваты, даже циничны, нагловаты, самоуверенны… Да это и понятно: не с визитом вежливости пожаловали. — Она вздохнула. — А что до страха, то разве что из-за вас, и то поначалу.
— Этот ихний старшой — он про меня спрашивал?
— Интересовался…. Ты ему палец, что ли, повредил; грозился пристрелить. Но я сказала, что вы убежали в подсолнухи, где вас разве что с собаками разыщешь.
— Я, конешно, придал вам хлопот… Извините. Не думал, что так обернется.
— Он, мама, нашего петушка от явной смерти спас, — похвалилась Марта.
— Да? Каким же образом?
— Этот чёрт хотел и его подстрелить, а Андрей запустил в него из рогатки — в петуха, конечно, — тот и убежал. Этим, кстати, себя и обнаружил — Скорее, некстати. Поступок, конечно, благородный, но не стоило так рисковать из-за птицы, — не одобрила и она.
— Мама, можно, мы сейчас же и отправимся к Александру Сергеевичу? А то он там волнуется! И голодный.
