Любовь Овсянникова - Аферистка

Женщина только отрицательно покачала главой и взяла заново упакованный чемодан.

Так Григорий снова остался один, даже не узнав, кто совершил акт телефонного терроризма. Еще некоторое время он силился по памяти припомнить голос звонившей и идентифицировать его, но у него ничего не выходило. Подозревал, что это Клавка Солькина отомстила ему за отказ жениться на ней, но не пойман — не вор.

И снова потянулись одинокие дни, хотя их монотонность теперь разбавляло затаенное ожидание. Летюк старался не думать о нем, но от правды деваться некуда было — он хотел увидеть Татьяну Проталину. Неужели она так сильно любит его, что решилась на серьезные испытания для своего здоровья? Ну и характер, однако! Интересно, какой она будет после операции?

Это весна, это просто весна, — говорил себе Григорий, гася в душе какое-то тревожащее его нетерпение, словно вот-вот должно было наступить исполнение давней горячей мечты.

Раздел 3

Люля проснулась от ярких солнечных лучей, падающих на нее из окна, и по привычке, успевшей за последние годы стать ее натурой, впитаться в кровь, сначала прислушалась. Вокруг, если не считать перестука колес и всей палитры звучаний, связанных с движением поезда, стояла тишина. Даже Татьяна монотонно посапывала, нисколько не волнуясь тем, что сегодня должна была впервые появиться перед знакомыми со своим новоприобретенным лицом, еще не совсем готовым к парадному выходу. Это была не смятенная тишина ожидания счастья или горя, не могильная тишина утраченных надежд и безверия и не стрёмная тишина опасности, стерегущей где-то поблизости. Нет, это была тишина спокойной, безтревожной жизни, где есть всего понемногу, вернее, где нет каких-либо страстей, избытка чего бы то ни было. Люля улыбнулась: в конце концов, это просто фон, на котором разыгрываются события. Так как событие — это что-то отличающееся от монотонности и рутины ежедневности. По всему выходило, что сейчас этот фон был благоприятным. И это хорошо. А вот какие события на нем проявятся, неизвестно.

Неужели в самом деле оторвалась? — в который раз промелькнуло в Люлиных мыслях. Неужели удалось, да еще и полностью сохранив свое добро? Будто вторя этим сомнениям, прячущимся в эхе многочисленных «неужели», чаще всего употребляемым при оптимистичных обстоятельствах, под грудью возник сосущий холодок. Рано спрашивать об этом, ой рано! Люля отогнала от себя желание обратиться к этапным выводам. Надо сначала благополучно выйти из поезда, удачно потеряться в толпе. А потом… Далее она поняла, что отныне так будет всегда: сейчас надо позаботиться об этом, а потом… Чисто как писала Маргарет Митчелл в «Унесенные ветром», там ее Скарлетт тоже все время что-то откладывала: «Потом, потом…»

Совсем не лишне предположить, что Дыдык вычислит этот маршрут, неожиданный даже для нее самой, и появится на днепропетровском перроне с цветами в руках прямо перед вагоном: «Дорогая, я виноват перед тобой. Прости». Разыграет на людях спектакль, в который раз постарается развеять ее настороженность, усыпить бдительность, а потом задавит в темном уголке, как и планировал раньше. Это вероятно процентов на двадцать, и может объясняться его дьявольской сообразительностью или тем, что кто-то из общих знакомых видел ее возле этого поезда. Для реализации такого «щемящего свидания» ему только то и надо, что доехать сюда раньше нее, а это легко устроить, пользуясь скорым поездом прямого назначения, самолетом или авто. Зато вероятность оставшихся восьмидесяти процентов позволяет предположить, что вчера после «леривона», которого она ему подсыпала в чай от души, он спал бы даже при пушечной стрельбе. Нет, вот какая гадость: планировал убить ее ближайшими днями — во время поездки в Москву или где-то в Москве, — а сам накануне оставил без присмотра стакан чая с порошком от простуды, словно специально, чтобы лекарство нейтрализовало запах ее снотворного. Как она могла не воспользоваться такой замечательной возможностью и не избавиться от него и разом от смертельной опасности, нависшей над ней? И как же нелестно он о ней думал, коль держался столь беззаботно! А если так, то он и сейчас остается о ней не самого высокого мнения. Ага-га, дурачок, мне именно этого и надо! Тогда считай угощение снотворным, которое применяют для укрощения бешеных жеребцов, просто наглядным уроком от меня, а желтый чемоданчик с деньгами — платой за этот урок. Не глушить же такого бугая глицином — средством для изнеженных девиц.

Итак, проанализировав сумму всех опасений, можно сделать вывод об их практической напрасности. Тем не менее пренебрегать пусть мизерной долей риска нельзя и надо что-то изобрести, чтобы обезопаситься и в этом маневре — при высадке из поезда. Что же она должна придумать, учитывая невозможность стать невидимой и пройти незамеченной мимо своего врага, невозможность укрыться от его глаз под землей или пролететь высоко в небе?

Люля посмотрела на спящую подругу, на ее закрытое рассыпанными волосами лицо и вдруг поняла, что эта девушка послана ей провидением не просто на негаданное счастье, чтобы с ее помощью забиться в глухую щель, которой есть Днепропетровск, а на окончательное и безвозвратное спасения, ибо она, сама того не подозревая, постоянно подает Люле пример для подражания. Ведь еще вчера Татьяна маскировалась! И довольно талантливо, изобретательно, а в итоге — результативно. Люля осмотрелась по сторонам, ловко подобрала свои волосы, заколола на затылке и запнулась Татьяниным платком, вывязав его манером кубанских казачек, как вчера Татьяна. Глаза закрыла темными очками. Оставалось переменить одежду. Как хорошо, что в выдуманной ею истории так много правды и так удачно обосновано это бегство! Теперь можно без вранья, спокойно попросить у Татьяны старые шмотки, а свои выбросить. Люля засмотрелась в зеркало, отрабатывая соответствующую новому стилю внешности пластику тела.

— А тебе это к лицу, — вдруг услышала она замечание с той стороны, где спала подруга.

— Думаешь?

— Чистая тебе крестьяночка, — Татьяна уже проснулась и, опершись на локоть, полулежала на диванчике.

— Хорошо, тогда я забираю у тебя этот платок, — Люля еще раз осмотрела себя в зеркало и повернулась к Татьяне. — Доброе утро, подруга! Как спалось? У тебя есть лишняя одежда для меня? Во временное пользование. Я рассчитаюсь, — затарахтела она.

— Спалось, как давно уже не было. Ты знаешь, как-то улеглись мои тревоги, отчаяние…

— Отчаяние? — переспросила Люля автоматически, все еще занимаясь своей подготовкой к выходу из поезда. — Хорошо, не забудь об одежде для меня.