Александр Путятин - Обаламус
— Где этот аферист, этот симулянт, этот сапог кирзовый? — волнами накатывал на нас грозный рык заведующего отделением Георгия Вахтанговича Гидеванешвилли, и ему вторили многочисленные голоса врачих и медсестер. Спустя мгновение вся эта разъяренная стая медработников появилась в дверях палаты.
Сидящий на своей кровати Иван постарался стать меньше и незаметнее.
— А-а-а, вот он! — увидев наконец-то виновника переполоха, обрадовался заведующий. — Выписать мерзавца прямо сейчас, и чтобы к вечеру духу его поганого здесь не было! Надо мной смеялись, как над клоуном! Ты чей анализ подменил? Признавайся, сучий потрох!
— Его, — Иван указал на Гену.
— Ты мне Ваньку валять будешь!? — затопал ногами Георгий Вахтангович. — Хочешь сказать, что это он беременным по мужской палате разгуливает?
— Там на бумажке было написано «Г. Лущенко»! — недоумевал Иван. — Ей Богу, не вру… Вот, честное комсомольское!
— Так это Галина Луценко из соседнего отделения, — вспомнила Зинаида Михайловна, конопатая толстушка лет тридцати с неустроенной личной жизнью, наша старшая медсестра. — А у него «Е. Лущенко» на анализах, он же Евгений по паспорту, дубина!
Заведующий посмотрел на неё с подозрением, но от догадок воздержался.
— Сегодня же… Чтобы духу… — погрозил он Ивану пальцем и величественно выплыл из палаты.
Медперсонал последовал за начальником.
21
В палате мы остались вчетвером. Вчера вислоусый прапорщик увёз в часть расстроенного Ивана. Сегодня утром попрощался со всеми за руку радостный Василий. С его уходом компания окончательно распалась: Гена почему-то решил, что это Тимур помогал Ивану в афере с его, Гениными, анализами и демонстративно избегал, как он говорил, «чучмека». Правда, в глаза так называть Тимура Лущенко побаивался.
Мне же Гена пытался внушить, что Тимур вообще очень подозрительный тип: дед — антисоветчик и бандит, сам слишком уж хорошо говорит по-русски: правильно и интеллигентно. Как будто мало профессуры из Москвы и Ленинграда в Ташкент сослали за годы Советской власти! К тому же, после недавней истории с попыткой трудоустройства, мне с самим Геной и говорить-то не хотелось, а уж на его мнение было и вовсе наплевать.
А поскольку Лущенко с очередной стопкой газет обосновался у единственного в палате стола, я прихватил пару научных журналов и двинул следом за Тимуром в сторону его спортивного закутка. Рядом с той поляной находилась уютно закрытая со всех сторон кустами черёмухи одинокая скамейка, на которой было очень удобно читать, а в случае необходимости и разговаривать с самим собой. Мне же — как раз требовалось прокрутить в голове свою завиральную антивещественную идею.
Плюхнувшись на скамейку, я начал в уме перечислять положения теории. Итак, допустим, что антивещество образовалось одновременно с веществом в том же месте и в тех же количествах. Тогда, во-первых, оно должно постоянно хотя бы маленькими порциями взаимодействовать с веществом, вызывая непрерывное свечение на границе соприкосновения, там, где регулярно сталкиваются и аннигилируют молекулы. Кроме того, во-вторых, иногда на сопредельную территорию должны залетать объекты покрупнее, вызывая появление протуберанцев с повышенным выбросом энергии. И все это должно постоянно находиться в поле нашего зрения. Я поднял голову и прищурил глаза. Солнце! Точнее его поверхность. Светящийся солнечный диск вполне может быть такой границей соприкосновения.
Но тогда гипотезу легко проверить. Нужно лишь рассчитать размер снаряда, который вызовет заметный всплеск энергии, и точку столкновения его с солнечной поверхностью. Потом повторить эксперимент дважды или трижды, чтобы исключить вероятность случайного совпадения…
— Ага… И дать в руки человечества новое, абсолютное оружие, позволяющее уничтожить себя в кратчайшие сроки практически со стопроцентной вероятностью! — возразил из середины моей черепушки полузабытый голос Обаламуса.
Гм-м-м… Чуть больше месяца назад мы, вроде как, простились навеки. И вот опять! А я-то был уверен, что наш бестелесный Об наматывает парсеки на свой межзвездный спидометр, и уже думать забыл о старушке Земле.
Чего же ему снова от меня понадобилось?
Стоп! В прошлый раз Обаламус говорил, что нельзя сокращать его имя? Такую знатную истерику забабахал! А сейчас — никакой реакции! Странно, очень странно…
— Что случилось, почему вернулся? — мысленно проговорил я вопрос.
— Долгая история… — ответил загадочный дух.
Интересно, он что — не все во мне слышит, а только то, что я ему мысленно проговариваю? А как красиво пел — телепатическое общение, импульс от сознания к сознанию. Что-то ты темнишь, мой инопланетный друг! Или это меня Гена сделал чересчур подозрительным? Ладно, позже разберемся…
— Ну, что же? Излагай. Я опять в больнице, как и в прошлый раз, только карты мне теперь рисовать не надо. Самое время для долгих историй! — говорю ему мысленно.
— На крейсере я связался с представителем нашей расы в Совете Сообщества, и он поставил вопрос о моем возвращении на Землю в качестве Информатора-Координатора с полномочиями посла, но без права расширения контакта. Две недели назад было получено согласие Совета на это назначение.
Ох, и трудно нам с вами, бесплотными сущностями: документов не спросишь, фотографию с паспортом не сличишь. То «черный ящик» с шизофренией перепутаешь, то мания величия вдруг Координатором представляется. Или не мания?
— Слушай, — хихикнул я недоверчиво. — Если ты белый и горячий, то ошибся адресом! На этом, — мой палец выразительно щёлкнул по горлу, — деле у нас Вася специализируется, а он вчера выписался…
— Ты вообще способен разговаривать серьёзно?! — прикрикнул рассерженный пришелец. — Планета под угрозой уничтожения, а у него чувство юмора прорезалось! Ты хоть иногда слушал, о чем я в прошлый раз говорил?
— Это о барьерах твоих? Так не вижу я, что за это время изменилось. Как было, так и осталось! Двух месяцев даже не прошло! Откуда у тебя вдруг взялся этот тон грядущего апокалипсиса?
— Ладно, начну сначала. Излагаю по пунктам, что непонятно, спрашивай. Договорились?
— Заметано. Пункт первый?
— Каждая цивилизация в процессе эволюции встречает три препятствия, назовем их барьерами или порогами. Первый — государственный, второй — корпоративный, третий — индивидуальный. Каждый барьер — преодоление соблазна уничтожить весь свой вид, отказ от формы суицида, совмещённого с уничтожением собственной расы. Встретившись с очередным порогом, разумный вид либо преодолевает его и движется дальше, либо гибнет на этом самом пороге! Так понятно?
