Валерий Барабашов - Белый клинок
Марко Гончаров, возглавлявший этот набег на Меловатку, поморщился.
— Ты погоди, Евсей. Надо, шоб народ побачив, поняв, шо к чему. А пустить в расход цю красную заразу мы успеем.
Гончаров косолапо подошел к Лиде; девушка с ужасом смотрела в его бесцветные ледяные глаза, с циничным любопытством щупающие ее всю, обжигающие холодом. Он — в белом полушубке, в сбитой набок папахе, с кобурой нагана на боку — взял Лиду за подбородок, поднял ее голову.
— Ай спугалась, красавица? Что так? Мы люди как люди, кого зря не забижаем. А ежли всякие палить в нас собираются… — он с ухмылкой обернулся к Клейменову, — то таких мы по сусалам, по сусалам…
Гончаров оставил дрожащую с головы до ног Лиду, подошел к столу, к бумагам, взял исписанный Лидой листок; стал читать с трудом: «…сообчаем… что по Ме-ло-ват-ско-му вол-испол-кому… хлебозаготовки выполнены на два… п… процента…»
Понял, захохотал, скаля, как жеребец, длинные желтые зубы.
— А шо ж так мало, председатель, га? — крикнул он Клейменову. — Шо так плохо работаешь? На месте вашего Дуганова снял бы я с тебя штаны да дрыном, дрыном!..
Повстанцы, толпой забившие вход в комнату, дружно захохотали. В высаженном окне торчала пегая лошадиная морда, жевала все в пене трензеля; всадник на ней клонился к окну, заглядывая вовнутрь комнаты, хохотал вместе со всеми.
Клейменов — белый, в изорванной и окровавленной рубахе — завозился на полу, с трудом сел, сплюнул сукровицу.
— Сволочи, — с сердцем сказал он. — Гады ползучие.
Евсей подскочил к нему, схватил за волосы, рванул.
— Ну ты, красный ублюдок! — заорал он дурным голосом. — Что себе дозволяешь?! С командиром повстанческого полка говоришь, мать твою за ногу!
— Шакалы вы, а не полк, — усмехнулся Клейменов.
Удар в голову снова свалил его на пол. Клейменов застонал, страшно заскрипел зубами, и Лида в ужасе закрыла лицо руками, заплакала.
— Сзывай сход! — велел Гончаров одному из своих помощников. — Сейчас мы председателя этого перед народом выставим, нехай полюбуются на свою бывшую власть… А ты, красавица, — повернулся он к Лиде, — чего тут забыла, а? Советской власти помогала, да?.. Чья будешь-то?
— Соболева я. Местная.
— Местная… За коммунистов, да? Чего молчишь? Шлепнем сейчас и тебя, пуля — она дура, не разбирает.
— Пожалей девку, Марк Иваныч, — осклабился Евсей. — Гля, какая. Ягода, в самом соку. А то мне отдай, жаниться охота.
Гончаров обошел Лиду вокруг, плеткой потыкал ей в талию, в бедра. Протянул:
— Гарна-а… Придется, правда что, с собой взять.
— Никуда я не поеду! Не поеду! — забилась в плаче Лида.
— Ну тогда с председателем своим к стенке станешь! — Гончаров замахнулся на девушку: — Цыц!
— Проучи ее, Марк Иваныч, проучи, — услышала Лида знакомый голос и повернулась на него — в комнату входил Рыкалов, из-за его спины выглядывала ехидная злорадная морда Фомы Гридина.
— Кто такой? — насторожился Гончаров, кладя руку на рукоять нагана. — Откель знаешь? Кто пустил?
— Дожидались вас, Марк Иваныч. — Рыкалов поклонился Гончарову в пояс. — Слух от самой Калитвы прошел, слыхали, как же! Слава богу, хочь вы народ подняли, а то от Клейменовых этих жизни вовсе не стало.
— А-а… — медленно соображал Гончаров. И, снова ткнув Лиду плеткой, спросил Рыкалова:
— А это шо за цаца? Ваша, нет?
— Да наша, наша, Соболева. Отец священником был, а эта — в кого только пошла? — с комсомолом путается. Клейменову вон помогала. Чего, дура, зенки вылупила? — закричал он вдруг на Лиду. — Дождалася хорошей жизни, ага? Кончилась ваша Советская власть, поняла? Некому больше бумажки-то писать. К стенке ее, подлюку!
— Ну, ты нам не указывай, — уронил тяжелое Гончаров. — Коней надо накормить, и хлопцев моих тоже. Считай, два дня до вас скакали. Ты укажи, — он усмехнулся, — кого тут раскулачить можно.
— А сподряд, все село красное, Марк Иванович, — засуетился, забегал глазами Рыкалов, ища поддержки у Фомы Гридина, а тот важно и торопливо кивал: «Истинно так, Лясаныч. Все красные…»
Вслед за Гончаровым они выскочили на исполкомовское крыльцо, где один из повстанцев лупил железякой по ржавому, подвешенному к дереву рельсу. Тек над Меловаткой беспокойный, тревожный звон.
— Баба есть у председателя? — не оборачиваясь, спросил Гончаров у Рыкалова, и Рыкалов угодливо заскочил сбоку.
— Есть, как жа! И выводок, шесть душ.
Гончаров презрительно ухмыльнулся.
— Ишь, даром что тощий, а в энтом деле, видать, мастак. Котляров! — крикнул он в толпу спешившихся всадников. — Ну-ка, сгоняй с кем-нибудь… Демьяна Маншина возьми с собой. Бабу председателя сюда пригони и щенков ее, поняв?
— Не трожь детей, сволочуга! — раздался позади них высокий, дрожащий от ненависти голос Клейменова. Евсей подталкивал Макара Васильевича в спину, вел его с крыльца.
Глаза Гончарова налились кровью. Коротко размахнувшись, он стеганул Клейменова по лицу, подскочив к председателю волисполкома, брызгал слюной, орал:
— Я твою красную породу под самый корень выведу, поняв? Ни одного твоего щенка в живых не оставлю. Вот тебе, собака! — и саданул Клейменова ногой в пах.
На звон рельса собирались испуганные жители Меловатки. Тихо, робко подходили к исполкомовскому крыльцу, жались один к другому, перешептывались, кивая на окровавленного Клейменова.
В конце улицы раздался вдруг душераздирающий женский крик, выстрелы, потом стихло все. По толпе бедно одетых меловатцев волной прошла судорога ужаса, ужасом подернулись и лица. «Клейменова, Настя…» — прошелестело быстрым жутким ветром.
Макар Васильевич, удерживаемый Евсеем, поднял голову.
— Детишек-то за что?! — выкрикнул он, рванулся из рук палача, но на Клейменова насели еще двое, заломили до хруста руки, притиснули к стене дома.
Гонцы Гончарова вернулись одни. Спешились с фыркающих лошадей; Котляров, маленький, с мордой хорька, заспешил к крыльцу. Зашептал что-то на ухо Марку.
— Ну и ладно, — одобрительно кивнул Гончаров. — Все одно здесь бы поклали… Всех побил, нет?
— Да один пацаненок утик, Марко. — Котляров виновато шмыгнул носом. — Сховался. Я лазыв, лазыв…
— Евсей! — тут же крикнул Гончаров. — Где эта девка, исполкомовская? А то стреканет еще.
— У меня и мыша не ускользнет, Марк Иваныч, — даже обиделся Евсей. — В чулане я ее запер, нехай там…
Гончаров, оглядев внушительную толпу меловатцев, вышел к краю исполкомовского крыльца.
— Стало быть, Советской власти тут у вас конец! — зычно крикнул он. — Поздравляю вас с освобождением от коммунистов. Теперя красные паразиты не будут сидеть на вашей трудовой мозолистой шее. Слухайтесь вот его, — Гончаров ткнул плеткой в сторону Рыкалова, и тот подобострастно снял шапку. — А паразиты-коммунисты очищены нами во многих волостях, мы вам возвертаем прежнюю жизню.
