Уилбур Смит - Золотой Лис
— Поцелуй ее от моего имени, — распорядился Шаса.
— Охотно, — сказала она и, прикрыв ладонью трубку, нагнулась и взасос поцеловала Рамона в губы. — Она тоже тебя целует, па, но при этом решительно отказывается лететь сегодня утром в Лондон.
— Ага! — сказал Шаса. — Вот мы и подошли к истинной причине всей этой дочерней нежности.
— Па, это не я, это Харриет. Она хочет съездить в Гранаду. Там будет бой быков. И она хочет, чтобы я поехала с ней. — Изабелла выжидающе замолчала.
— В среду нам с тобой нужно лететь в Париж. Ты что, забыла? Я выступаю перед «Воскресным Клубом».
— Па, ты так хорошо говоришь; француженки тебя просто обожают. В сущности, я тебе не нужна.
Шаса не ответил. Он хорошо знал, что его молчание было, пожалуй, единственным средством, способным как-то воздействовать на своенравную дочь. Он прикрыл ладонью трубку и спросил свернувшуюся рядом калачиком женщину:
— Китти, ты сможешь поехать со мной в среду в Париж?
Она открыла глаза.
— Ты ведь знаешь, что в субботу я улетаю в Эфиопию на конференцию ОАЕ.
— К субботе я привезу тебя обратно.
Она приподнялась на одном локте и задумчиво посмотрела на него.
— Оставь меня, Сатана.
— Па, ты меня слушаешь? — голос Изабеллы как бы вклинился между ними.
— Так, значит, моя плоть и кровь взбунтовались и решили покинуть меня? — произнес Шаса в высшей степени оскорбленным тоном. — Бросить меня одного в самом неромантичном на свете городе?
— Но я же не могу подвести Харриет, — оправдывалась Изабелла. — Я возмещу тебе это, честное слово.
— Само собой, юная леди, — подтвердил Шаса. —
В нужное время я припомню тебе все твои обещания.
— Я думаю, в Гранаде будет безумно скучно — и я буду ужасно скучать по тебе, милый папочка, — с раскаянием в голосе сказала Изабелла и провела пальчиком вниз по животу Рамона, через пупок к густым волосам прямо под ним; она намотала одну из темных прядей на самый кончик пальца.
— И мне будет очень одиноко без тебя, Белла, — заявил Шаса; затем он повесил трубку и мягко, но настойчиво толкнул Китти обратно на подушки.
— Я сказала «оставь меня, Сатана», — хриплым от сна голосом запротестовала она, — а не «вставь мне».
* * *
Мало кто мог сравниться с Изабеллой в скорости и мастерстве вождения. Откинувшись назад на кожаном сиденье взятого напрокат «мерседеса», Рамон откровенно рассматривал ее. А она буквально купалась в лучах этого внимания и чуть ли не каждую минуту, когда дорога шла прямо, бросала на него взгляд или протягивала руку, чтобы дотронуться до его руки или бедра.
В отличие от многих аналогичных заданий, которые поручались ему на протяжении всех этих лет, на сей раз Рамон с удовольствием играл свою роль; эта женщина была достойным партнером. Он ощущал в ней какую-то внутреннюю силу, неизрасходованный запас мужества и решительности, и это привлекало его.
Он видел, что она ищет точку приложения своих сил, не удовлетворена бездумным, бессмысленным существованием и готова восстать против него, что жаждет острых ощущений и перемен, какого-нибудь серьезного дела, которому стоит себя посвятить.
К тому же физически она была необыкновенно привлекательна, и ему нетрудно было изображать ту нежность и заботу, которые всегда отличают истинно влюбленного. И сейчас, глядя на нее вот так, он делал это намеренно. Знал силу своего взгляда; его холодные зеленые глаза зачаровывали ее, как взгляд змеи зачаровывает птицу; и в то же время ему нравилось смотреть на нее как на совершенное произведение искусства. Хотя он знал из досье, что далеко у нее не первый, за эти несколько дней обнаружил, что душа ее еще не принадлежала никому; в ней ощущалось какое-то странное девственное начало, и это возбуждало его.
Как и многие легендарные любовники, прославившиеся своими амурными похождениями, Рамон был подвержен особому синдрому, получившему название «сатириаза». Этот медицинский термин происходил от имени античного лесного божества, наполовину человека, наполовину козла, которое отличалось крайней сексуальной ненасытностью. Хотя Рамон Мачадо обладал совершенно необычной физической возбудимостью, реагируя на любую женщину вне зависимости от ее привлекательности, сам, тем не менее, весьма редко достигал оргазма. В большинстве случаев был просто неутомим; половой акт в его исполнении мог продолжаться до бесконечности, доводя до исступления любую партнершу, даже очень долго достигающую оргазма. А после мог в любой момент возобновить его при малейших признаках того, что она этого хочет, причем он столь тонко чувствовал женский организм, что обычно распознавал эти признаки еще до того, как женщина осознавала свое желание.
Но Изабелла была одной из тех немногих, что без особых усилий доводили до оргазма его самого. С ней он уже неоднократно кончал и, несомненно, будет кончать и в дальнейшем. Это, естественно, было абсолютно необходимо для осуществления его планов.
В этот жаркий солнечный день, сидя за рулем машины, уносившей их от побережья вглубь страны, Изабелла была вне себя от счастливого возбуждения. Она была влюблена. Теперь уже не оставалось ни малейших сомнений в том, что это и есть та самая, единственная и неповторимая любовь. В ее жизни никогда не было и не будет мужчины, равного ему. Она никогда не сможет испытать более сильные чувства, чем те, что испытывает сейчас. Само его присутствие, эти зеленые глаза, обращенные к ней, делали день еще светлее, а вкус горного сухого воздуха Сьерры на губах еще слаще.
Широкие равнины и горы, высившиеся перед ними, были так похожи на ее родную и горячо любимую страну. Они напоминали ей бескрайние просторы великого Кару, ибо здесь была такая же земля цвета львиной шкуры и такие же светло-коричневые скалы. При виде их радость, и без того переполнявшая ее, вырвалась наружу, она громко засмеялась и ей страстно захотелось закричать так, чтобы ее услышали все: «О Рамон, дорогой мой, я так тебя люблю. Я люблю тебя всем сердцем, всей душой, отныне я навеки твоя».
Но даже сейчас, в этом головокружительном любовном экстазе, Изабелла твердо намеревалась дождаться его признания; эти слова он должен был произнести первым. Только так она могла лишний раз убедиться в том, в чем, собственно говоря, уже не сомневалась, — что он любит ее не меньше, чем она его.
Рамон хорошо знал эти горы и направил ее по пыльным проселочным дорогам к тем великолепным местам, что находились далеко в стороне от обычных туристских маршрутов. Они остановились в одной из деревушек, и он поболтал с местными жителями на их наречии. Они отправились дальше с большим куском розовой ветчины, засоленной и хранившейся в снегу, буханкой грубого крестьянского хлеба и полным бурдюком сладкой темной малаги.
