Время новых дорог - Александр Федорович Косенков
Бабушкин немного помолчал, почему-то оглянулся на входную дверь и почти прошептал:
— Потом свет появился. — И снова замолчал.
— Какой свет? — вклинился в затянувшуюся паузу Ефимов. Он даже записывать перестал, удивленный неожиданным поворотом рассказа.
— Свет-то, откуда? — придвинулся ближе к Бабушкину Веселов и слегка подтолкнул его, чтобы продолжал.
— Ты же глаза закрыл, говоришь, — пробурчал Кодкин, пристроившийся было подремать во время рассказа, которому, судя по всему, не очень доверял. Он еще и не такого понаслушался в нередких зимних рейсах по здешним местам.
— Глаза закрыл, а свет вижу, — улыбнулся своим воспоминаниям Бабушкин. — Открыл, тоже вижу. Совсем не такой, как днем или утром. Непонятный какой-то.
— Чем непонятный? Если можно, подробнее, — попросил Ефимов.
— Как туман, но очень такой светлый. То ли поднимается, то ли опускается откуда. Течет, однако. И гудит еще маленько.
— Туман, что ль, гудит? — заинтересовался наконец и Кодкин.
— Может, не гудит, но звук хорошо слышу. Как стонет кто-то. От большой натуги бывает. Хочешь что-то большое с места сдвинуть, а сил не хватает. Внутри себя стонешь. Только у себя не долго, поймешь и бросишь. А этот стонет и стонет. Думаю, сдвинуть что-то хочет. Оу-оу-оу-ууу… — попытался он изобразить непонятный звук. Даже глаза закрыл.
— Что сдвинуть-то? Кто этот? — одновременно спросили Кодкин и Веселов.
— Так хозяин, однако, — объяснил рассказчик.
— Черт, что ли? — подал реплику начавший прислушиваться к разговору Голованов.
— Зачем черт? — обиделся Бабушкин. — Черт злой, а этот добрый. Я руку поднял, а она светится. Кровь идти перестала.
— Так кто этот-то? — не отставал Кодкин. — Ты толком рассказывай, раз начал.
— Толком рассказываю, — обиделся Бабушкин. — Ты если ничего не понимаешь, лежи себе. Хозяин это ко мне пришел. Спасать чтобы.
— От которого ты убегал, что ли?
— Совсем дурачок ты. Хозяин наверху, вы его медведем называете. Он на своем месте хозяин, а этот на своем.
— Значит, черт. Сам говорил, что место чертово.
— Дай человеку рассказать спокойно, — рассердился Веселов. — Чего пристаешь на ровном месте? Спишь себе и спи, отдыхай.
— Нашел родную душу, — проворчал Кодкин. — Этот хоть свалился к черту, а ты сам к нему направился. По доброй воле.
— Разрешите дослушать, пожалуйста, — не выдержал Ефимов. — Любое, даже самое фантастическое на первый взгляд происшествие, покоится на вполне реальном основании. Надо только попытаться понять.
Заинтересовавшись разговором, подошли поближе Наташа и Пустовойт.
— Пока ничего фантастического, кроме этого непонятного света. Он вполне мог ему почудиться в его состоянии после падения. А еще я читал где-то недавно, есть такие светящиеся мхи. В определенный период они начинают светиться, — вмешался в бессмысленную, как ему казалось, беседу Пустовойт. — Интерпретации сего явления, у разных особей естественно, непредсказуемы и порой принимают самые фантастические толкования. Особенно в местах, подобных тем, в которых мы сейчас находимся.
— Места у нас действительно, — неожиданно вроде бы поддержал его Голованов. — С одной стороны, существуют, с другой — в любую минуту исчезнуть могут.
— Как это исчезнуть? — снова вмешался Кодкин, у которого сон явно не задавался.
— Элементарно, — объяснил Голованов. — После манипуляций и резолюций вышестоящего руководства. У них это не хуже, чем у черта получается.
— Коля, извините нас, пожалуйста, — умоляющим голосом попытался придать разговору первоначальное направление Ефимов. — Как вы спаслись все-таки? Кто вам помог?
— Золотая гора, однако, помогла, — загадочно улыбнулся Бабушкин. Ему явно польстило всеобщее внимание к его рассказу.
— А говорил — никаких там гор. Теперь гора откуда-то, — не унимался Кодкин.
— Зачем откуда-то? Там была. Внизу.
— Провал, что ли? — попытался уточнить Ефимов, снова что-то торопливо записывая.
— Зачем провал? Вниз идти долго надо, пока свет есть. Речка там, которую я слышал. Хорошая речка, чистая. Попил, умылся, совсем здоровым стал. Думаю себе: наверх никак не подняться, пойду вниз, однако. Идти легче. Речка тоже вниз бежит. Туман светлый, дорогу маленько видать.
— Там что, пещера или коридор какой? — спросил Зарубин, явно заинтересованный фантастическим рассказом.
— Коридор, однако. Как в шахте.
— Ты в шахте-то бывал когда? — проворчал Кодкин. — Или по телевизору в своей больнице видел?
— Зачем по телевизору? У вас тут рядом шахта есть. На том берегу. Я в ней сколько раз от дождя прятался. Обрушенная, правда, но пролезть можно. Костер разложу, переночую и дальше полетел. А там костра не разведешь — одни камни.
— Нету тут никаких шахт, — проворчал Старик. — И не было никогда. Здешнее золото на россыпях добывали.
— Ты не знаешь, Степаныч. Это сейчас добывали. А шахте тысяча лет. Может, больше, может, маленько меньше. Он когда рассказывал, точно назвал. Позабыл я. Думаю, какая разница — тысяча, две тысячи, мне все равно.
— Кто рассказывал? — спросил Веселов.
— Хозяин рассказывал. Я, когда до него там добрался, спрашиваю: «Куда теперь идти? Или здесь помирать буду?» Здесь, говорит, нельзя. Здесь я помер. Дальше иди. Иди и иди, пока живой свет не увидишь. Как увидишь, лети давай. Лети и лети, насколько сил хватит. Здесь тебе нельзя помирать. Здесь золото везде, я его караулю.
— С покойником, что ль, разговаривал?
— Зачем с покойником? С Хозяином.
— Он же сказал, что помер.
— Кому не скажешь, понять никак не могут. Говорят — привиделось тебе. Если я помру — помер, ты помрешь, тоже помер. А он помер и беречь остался. Золото беречь надо. Чтобы всем хватило.
— Я считаю, комментарии излишни, — снова вмешался Пустовойт. — Спасибо товарищу за интересный рассказ. Наш научный сотрудник постарается опубликовать его в своих научных отчетах. А нам, думаю, можно снова к столу. По посошку на сон грядущий.
— Лично я — за, — оживился
