Юлиан Семенов - Противостояние
– Он, товарищ Костенко, впервые в прошлом году на Большую землю уехал, он каждый отпуск в тайге проводил или в тундре, на своей лодке уходил рыбачить...
– Вот ведь какой патриот родного края, – откликнулся Костенко задумчиво и попросил: – Товарищи понятые, вы, пожалуйста, ни к чему не прикасайтесь.
Жуков поглядел на Костенко вопрошающе.
– Именно, – ответил тот, – пусть эксперты поищут отпечатки, глядишь, обнаружат на наше счастье.
П а л ь ц ы обнаружили на зеркале шкафа и на бутылке, покрытой пылью, что стояла на кухне.
В отличие от комнаты Милинко, здесь, у Петровой, не создавалось впечатления, что женщина покидала квартиру навсегда. В шкафу остались платья и пальто, две пары обуви – старые босоножки и лакировки-лодочки, новые, пойди такие достань, японские, чудо что за туфли; в углу – телевизор, стол накрыт красивой скатертью; одного только не хватало – двух снимков, которые были сняты со стены: белели серые пятна; альбома с фотографиями тоже не было, а одинокие женщины всегда держат дома такие альбомы, это противоестественно, коли нет его, забрала с собою, значит. А откуда забирала? Из ящика комода? Или с верхней полки шкафа?
– Вы посмотрите пальчики на комоде, – попросил Костенко, – и внимательно поищите в шкафу. Меня интересуют пальцы того человека, который взял альбом с фотографиями, он наверняка был здесь. Не нравится мне желание уехавших лишить нас возможности вглядеться в их лица, а еще больше в лица их знакомых.
– Вроде бы есть пальцы, – сказал эксперт, взобравшийся на стул, – правда, сильно припыленные.
– Это очень замечательно, просто даже прекрасно. А теперь товарищ Жуков попросит наших коллег простучать пол и стены – нет ли тайничка. Под тахтой может кое-что быть, если, конечно, моя догадка правильна.
– Какая ж это догадка? – не выдержал Жуков. – Это не догадка; вы по жестокой логике идете, тянете свою версию: прииск – Петрова – Милинко.
– Все кончено для вас, майор, – вздохнул Костенко. – Завтра же забираю в Москву.
Когда тахту отодвинули, Костенко проворно спрыгнул с подоконника, указал носком на паркетину, чуть отличавшуюся от других.
– Только, пожалуйста, – обратился он к эксперту, – в перчатках, тут тоже могут быть пальцы.
Тайник был сделан мастерски: дерево аккуратно выбрано изнутри; по краям, однако, чтоб не горбило, был сохранен один уровень – ступни ногой, не пошевелится.
Внутри тайника все было выложено пластиком – углубление вполне достаточное для того, чтобы уложить и прикрыть паркетиной увесистый сверток.
– На пальцы и на золотую пыль, – повторил Костенко и, чуть кивнув головой Жукову, вышел с ним на площадку.
– Пошли к соседям, что ль? Ваши ребята, думаю, посмотрят все остальное путем?
– Все ж глаз нужен, – ответил Жуков. – Начинайте вы, а я еще маленько с ними порыскаю.
9
Соседка по этажу, Щукина Вера Даниловна, говорила очень медленно, хотя весь ее облик – поджарость, цыганистость, некоторая угловатость, придававшая ей особый шарм, – предполагал, наоборот, стремительность и резкость в оценках.
Костенко слушал ее, прикрыв глаза рукой.
– Мне кажется, Петрова чем-то изнутри необыкновенно замучена. Вы намерены спросить – «чем»? Не знаю. Быть может, мечтами; она производит впечатление мечтательницы. В ней причем странно сочетались мечтательность и невероятная жестокость: она могла ответить, как отбрить, – какое-то воистину мужское начало. Странно, да? Она очень медлительна в движении, по лестнице поднимается долго, но не из-за одышки, а потому, что может полчаса смотреть в окно; я замечала – остановится и смотрит, особенно ранней осенью...
– Это было постоянно? Или до того времени, пока она не встретила Милинко?
– Милинко? Кто это? – удивилась Щукина.
– Ее приятель.
– А разве он Милинко? Впрочем, я как-то не интересовалась, – женщина засмеялась чему-то, потом заключила: – «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей врагу не отдадим...» Пусть ко мне только не лезут, я...
– Напрасно объясняете, я вас понял, двадцать копеек, верно читаете чужие мысли. Но вас не удивило, что соседки уж как полгода нет дома?
– А меня это как-то не занимало... Однажды она мне сказала: «Мечтаю уехать из этого холода, на море, к теплу». Я ответила, что на море в декабре начинается дождь, промозглый ветер, еще хуже, чем мороз.
– Ну, все-таки ощущение того, что поблизости есть теплое море и оно не замерзает, как-то обнадеживает, – заметил Костенко.
– Не знаю... Лучше долго мечтать о прекрасном и потом получить, чем быть все время подле и не видеть толком... Люди Черноморского побережья не знают моря и не понимают тепла – для них это быт.
– Простите, вы кто по профессии?
– Странно, я ждала именно этого вопроса... Я биолог. А вы – следователь?
– Сыщик.
– Есть разница?
– Не притворяйтесь, тоже, верно, смотрите «Следствие ведут знатоки», разницу между сыщиком и Знаменским понимаете.
– У меня нет телевизора, я продала его три года назад, – ответила Щукина, и Костенко только сейчас до конца понял, как она красива.
– Давайте вернемся к моему вопросу, – не выдержав взгляда женщины, сказал Костенко, чувствуя, что говорить с нею ему приятно, но трудно. – Что вы знаете об ее приятеле?
– Ничего. Безлик, вполне надежен, хваткая походка, идет, как загребает. Но, по-моему, его иначе звали... Я, однако же, лишь раз слыхала, как она к нему обратилась... По-моему, Гришин. Почему вы назвали фамилию Милинко?
– Его звали Гриша...
– Да? Но мне показалось, что она называла его по фамилии, очень почтительно, на «вы».
– Он часто бывал у нее?
– Нет. Я его видела раза четыре, один раз рано утром; обычно он приходил к ней поздно, ночью уже.
– Тихо у них было?
– Как на кладбище.
– Гости?
– Крайне редко.
– А кто?
– Мужчины.
– Они вам запомнились?
– Нет.
– Почему?
– Очень были похожие на Гришу.
– Чем именно?
– Безлики. И тихи.
– А когда приходили?
– Вечером.
– А середина октября? Прошлого года? Шестнадцатое или семнадцатое...
– Что должно было случиться в эти дни?
– Шум у Петровой.
– Не помню. А почему именно в эти дни там должен быть шум?
– Потому что в один из этих дней убили человека. И разрубили топором на куски.
Щукина съежилась, отодвинулась в глубину кресла, зрачки ее расширились, глаза потемнели.
– Однажды – только я не помню когда – у них вдруг запели, я это только сейчас вспомнила. Я не помню когда, не помню что, но пел мужчина.
– А что пел тот мужчина? Вы же запомнили песню, вы ее наверняка запомнили...
– Да, я ее запомнила, только сейчас вылетело из головы, но я припомню, погодите. «Я спросил у ясеня» – вот что пел мужчина...
10
В коридоре угрозыска Костенко ждала молоденькая, большеглазая, с пепельными волосами девушка. «Чудо что за девушка, – подумал он. – Если б я был несчастным человеком в браке и если бы Маня хоть в малости меня чем-нибудь ущемила, сразу бы на такой Гретхен женился, ей-богу, прелестная Дюймовочка, просто сил нет...»
– Что у вас? – спросил Костенко. – Коньки похитили? Соперники под вашим окном сломали тополь?
– Я из газеты, – ответила девушка; голос у нее был хрипловатый, низкий, что делало ее еще более нежной какой-то.
– Ах, вы из газеты?! Ну тогда на ходу неловко разговаривать, зайдем в буфет.
– Я у вас много времени не отниму...
– Жаль. Как всякий лентяй, я обожаю, когда мне мешают работать и отнимают много времени. Особенно такая прекрасная Дюймовочка, как вы.
– Дюймовочками бывают до шести лет, – ответила девушка, – а мне двадцать четыре, и зовут меня Кира Королева.
– Красивое созвучие. Костенко. Владислав... Увы, вынужден добавить – Николаевич. Седина обязывает.
– Седина – лучшее украшение мужчины. Мы тоже стали торопиться с сединой. Видите? – она склонила голову, и тяжелая грива волос шипуче обвалилась на ее маленькое плечо. – Как будто от страданий, – засмеялась девушка. – Ранняя седина – это очень достойно.
– Ну-ну, – согласился Костенко, пропуская Киру в буфет.
Заметив его, офицеры поднялись; Костенко несколько растерялся от эдакого флотского ф а с о н а, пожал плечами, не решился сказать «садитесь, пожалуйста», сделал руками какой-то странный жест – так на улице драчунов разводят, – его, однако, поняли, сели.
– Ох, какой вы большой начальник, – сказала Кира, – а я и не знала.
– Да уж такой начальник, что дальше некуда, вот-вот голову свернут...
– Зато всласть пожили, разве нет? – усмехнулась Кира Королева.
Костенко согласно кивнул, подвел ее к буфету:
– Выбирайте.
– Было б что. Сыр и кофе.
– Тут пирожные очень вкусны. Хотите?
– А фигура?
– Завтра попьете чай без сахара.
– Ладно, уговорили, долго ли нас уговорить? – И снова засмеялась низким смехом, который так понравился Костенко, и она, конечно же, заметила, что ему это понравилось.
