Леонид Платов - Искатель. 1970. Выпуск №3

«Добро! Завтра осмотрю весь сад, все его закоулки и обязательно найду резеду!»

Ливень продолжал шуметь за окном.

Ободренный принятым решением, Колесников снова заснул и уже спал, не просыпаясь, до самого утра.

Надзиратель был удивлен поведением заключенного. Тот вскочил сам, без понуканий, живенько поел и принялся натягивать свои «стукалки», бормоча себе что-то под нос.

— Ты молишься? — надзиратель нагнулся и с любопытством заглянул Колесникову в лицо. — Молись, молись, я подожду.

Но он не молился. Он повторял как урок: «Найти резеду! Найти резеду!»

Остановившись на крыльце, Колесников испытующим взглядом окинул сад.

Ливень произвел в нем немалые опустошения.

Вдобавок за ночь резко похолодало. Цветы на клумбах печально поникли. Махровая сирень свисала с кустов, как рубища.

Где же здесь прячется резеда?

Подобно надзирателю, сад, казалось, тоже был удивлен поведением Колесникова. Он долго оставался притихшим и неподвижным, словно бы чего-то выжидал.

Колесников прошел мимо присмиревших тюльпанов, мимо ирисов, нарциссов и анютиных глазок, с недоверием приглядываясь к ним.

А ведь хвалился когда-то: «Цветы в будущей моей жизни роли играть не будут!» Не будут? Как бы не так!

Ему наконец повезло. Резеда нашлась. Она росла у обомшелой кирпичной стены в одном из отдаленных углов сада.

Несомненно, резеда садовая! Венчик в отличие от полевой не белый, а желтый. Запах совсем слабый, чуть приторный, но отнюдь не неприятный. Особенность резеды: запах ее ощущается сильнее, если отступить на шаг от цветов.

Колесников присел на корточки у клумбы, задумчиво перебирая листья и длинные канделяброобразные стебли.

Ночью ливень вытоптал и резеду.

Но в ней, даже поверженной, было что-то вероломное. Из-под скрючившихся и переломанных длинных стеблей с хитрым выражением выглядывали желтые головки. Очень хитрым!

Что это? Достаточно наклониться над цветами, чтобы подул ветер?

Клумба с цветами сейчас похожа была на гадючье гнездо. Будто несколько змей сплелись в клубок и внезапно подняли свои головы.

Колесников поспешно отступил на два-три шага, но не удержался и оглянулся. И тотчас на него с такой силой пахнуло резедой, будто клумба прыгнула вслед за ним.

Он ускорил шаги. Новый, еще более сильный порыв ветра!

В вихре летящих лепестков и листьев промелькнули шпалеры роз, водоем с лилиями, стеклянные шары на шестах. Волна запаха накрыла с головой. Он бросился ничком на землю.

Лежа в траве, Колесников перевел дух. Открыл глаза, перевернулся на спину. Кончилось? Ветра, пахнущего резедой, нет. Лишь наверху едва заметно покачиваются кроны деревьев. В просветах между ними видно небо.

И опять та же иллюзия возникла, что и в первый день. Он на дне заводи. Так бы и лежал, не всплывая со дна. Не шевелился бы, дремал под этой тихо колышущейся наверху ряской. Ни о чем не думать, обо всем забыть…

То есть умереть? Все забыть — значит умереть?

Но он не имел права ни забыть, ни умереть!

Затукали удары зениток. Ого! Сколько зениток вокруг этого дома! Все небо над головой в белых клочьях ваты, медленно оседающих.

Сад будто обнесен очень высокой невидимой оградой. Заглянуть внутрь поверх нее почти невозможно. А, вероятно, кто-то очень хотел бы заглянуть. Мысль об этом ободрила Колесникова. Война продолжается по ту сторону ограды. Но ведь и он участвует в войне — здесь, внутри ограды.

«Тогда какого же черта ты разлегся в траве? Встань! Иди! Ищи, есть ли где-нибудь еще эта чертова резеда!»

Он поднялся и пошел.

И опять — вместе с ним — поднялся и ветер. Ишь, как завыл-засвистел! Как заколыхал кусты и стебли цветов!

Лечь бы ничком в какое-нибудь углубление! Зарыться в землю! От этого ветра хотелось укрыться, как от артобстрела или бомбежки.

Колесников опомнился. Он стоял, уткнувшись лицом в какую-то стену.

Где он? Неужели?..

Ветер заставил его сделать круг по саду и прийти в то самое место, где он в первый раз увидел резеду. Нигде больше резеды в саду не было. Пятна сырости на красном фоне стены. Фу, мерзость! Выглядит, как чья-то плешивая голова, изъеденная стригучим лишаем. А у подножья стены резеда.

Мучительное нервное напряжение искало разрядки. Вытоптать резеду!

Колесников кинулся к клумбе.

Он топтался на месте, вертелся как шаман, подпрыгивал, с остервенением бил по желтым цветам, вгоняя их каблуками в землю, довершая то, что не успел сделать дождь.

Все! Нету больше резеды. Обезврежена! Раздавлена! Он с торжеством осмотрелся. И в то же мгновенье порыв ветра донес откуда-то издалека запах резеды.

Колесников стоял на клумбе, расставив ноги, прижав руки к груди. Резеды в саду нет, и все же пахнет резедой? С изумлением он повторял и повторял: нигде нет резеды, и все же пахнет резедой?

Колесников помнил об этом даже тогда, когда «мертвоголовые» пришли за ним к кирпичной стене. Он, почти бездыханный, лежал там ничком на клумбе с вытоптанными цветами.

Волоком протащили его мимо неподвижных деревьев, словно бы вытянувшихся перед ним во фрунт, потом вверх по ступенькам лестницы, дальше по узкому коридору и наконец, как тюк, свалили на пол.

Топоча сапожищами, «мертвоголовые» вышли из комнаты. Лязгнул замок в двери.

Ага! Он все же добился того, чего хотел. Вырвал одну из тайн у сада, вернее, у тонкоголосого штандартенфюрера, который заправляет всем в саду.

Ветер пахнул резедой независимо от того, была ли резеда в саду или нет! И вообще здешние цветы не имели никакого отношения к припадкам. В целом сад — лишь пышная декорация. Он служит целям маскировки, предназначен только для того, чтобы отвлекать внимание…

ГЛАВА VIII. СТЕКЛЯННЫЕ ГЛАЗА

Ему приснилось, что он распластан на чем-то твердом, плоском. Скамья в застенке? Не скамья — операционный стол.

Вокруг теснятся стеклянные глаза, сосредоточенно смотрящие на него. Они обступили стол и медлительно раскачиваются на высоких металлических стержнях или суставчатых трубах.

Внезапно стержни расступились, кто-то появился в конце прохода. Позвякивание стихло. Затем тонкий голос задумчиво сказал: «Что ж, этот годится, пожалуй…»

Но и во сне не удалось увидеть, лицо говорившего. Вероятно, он стоял поодаль, на пороге. А все, что было за пределами круга, отбрасываемого лампой, окутывал мрак.

Колесников ощутил сверлящую боль во лбу и от этой боли проснулся.

Так же, как вчера, без понуканий, он вышел из комнаты. Шагнув через порог, перехватил удивленный взгляд, брошенный на него надзирателем. Тот, правда, сразу же отвел глаза. Но Колесников понял: до сих пор еще никто не сопротивлялся здесь так долго!