Владимир Дружинин - Тропа Селим-хана (сборник)
Брызнули слезы. Игорь стыдливо поглядывал на Баева, шагавшего рядом, но не мог их унять. Он еще крепче обнял Гайку; ему показалось, что она холодеет.
Гайка, потерпи!
Впереди, в ложбине, открылось шоссе. Вдали, из-за поворота вынырнула машина. Баев замахал и кинулся наперерез. Из кабины вылез шофер-пограничник, поправил фуражку, перевел взгляд с Баева на Игоря с собакой.
— Воевали? — спросил он.
Что ему ответить? Воевали плохо: Гайку не сберегли и нарушителей упустили.
— Заберешь собаку, — сказал Игорь, не дожидаясь новых вопросов. — Отвезешь до комендатуры, ладно? Сдай ее там.
Гайку положили в кузов. Она скулила, звала хозяина. Игорь рвал траву, ветки боярышника, чтобы Гайке мягче было лежать. Баев что-то рассказывал шоферу.
— Езжай, — сказал Игорь и подал водителю охапку. — Давай поживей.
— Поправится, — заверил Баев, когда они остались одни. — Собаки, они двужильные.
Ох, Баев! Послушать его — все прекрасно, горевать не о чем! Круглое лицо Баева сейчас раздражало Игоря.
Что же теперь? Где остальные? Зеленая ракета зажглась над лесистым скатом горы, поплыла в бледном небе.
Баев дал ответную ракету.
— Вон их сколько у тебя! — рассердился Игорь. — Вагон и маленькая тележка! Забыл, что ли?
Для чего ему, спрашивается, дали ракеты? Для балласта? Там, верно, уже давно сигналят…
— Я пустил одну, — оправдывается Баев. — А потом, мыслю, по выстрелам, по вспышкам ясно, где мы…
И они двинулись в гору по росистой траве — туда, где одна за другой загорались зеленые звезды и гасли, оставляя дымные дорожки.
11
У Сивцова в Пшови дел было по горло — и, однако, груз вины, давивший его, не стал легче. Напротив, с каждым часом поиска он возрастал.
Когда след нарушителей появился на тропе Селим-хана, Сивцов отправился с бойцами в горы. Почти сутки, не жалея себя, лазал он по скалам, продирался сквозь чащи. Это было и тяжело и вместе с тем радовало, будило надежду. Тем горше было возвращаться с пустыми руками. Он знал, что на тропе Тверских, и думал о нем с неприязнью. Шум какой поднял, а толку что?
Однако ни Тверских, ни Баеву — никому нельзя передать даже самой малой крупицы своей вины. Она остается при нем.
Все жители Пшови — армяне и грузины — пополнили в дни боевой тревоги ряды пограничников. Даже старая Кетеван Джапаридзе вызвалась ходить по домам и поднимать с постелей тех, кому пора в дозор. «Мне ночь как день, — сказала она Сивцову. — Спать не могу, сынок». На подступах к селу, у моста через Лахви, у бродов — везде стояли солдаты и колхозники, закрывали путь врагу. На звоннице давно заброшенного костела, ставшего жилищем летучих мышей, пионеры устроили наблюдательный пост и исправно несли дежурство. Сивцов днем и ночью проверял посты, спрашивал проезжих и прохожих, держал совет с председателем колхоза.
В колхозе горячая пора уборки кукурузы. МТС дала молотилку только на неделю, а работников не хватает, они на постах, в заслонах. Если бы он, Сивцов, задержал врагов на рубеже, тревога не пришла бы в это село. Молотилка грохотала бы не умолкая. Хозяйки ставили бы завтрак на стол. У грузин — лепешки из кукурузы, фасоль, наперченную баранину, у армян — хлеб из пшеницы, фаршированные помидоры, кислое молоко. Было бы спокойно в сельских домах. Старая Кетеван не ходила бы ночами по селу, не стучала бы в окна.
В доме Галустянов не прекратились бы приготовления к свадьбе. Ведь невеста, доярка Айкануш, давно уже снялась в национальном костюме, взятом напрокат, и местному фотографу заказано сто сорок снимков: по числу гостей.
У одинокой Елены Чхотуа птицы не клевали бы пастилу из тутовых ягод, раскатанную на столе в саду. Пастила уже высохла; ее можно разрезать и сложить в кладовке.
Правда, колхозники не в обиде на пограничников. Дружба с ними здесь давняя и крепкая. Все помнят, как помогли солдаты, когда разлившаяся Лахви отрезала село от кочевок и надо было пробить дорогу в обход, чтобы вывозить молоко, сыр, доставлять продукты.
Впрочем, не из благодарности же несут колхозники дозор. Тревога общая. С юга, из Турции, издавна грозили враги. До сих пор у Ашота Гамбаряна на двери красуется древний меч, символ бдительности. Вчера старик соскреб с него ржавчину, подколотил гвозди. А седоусые братья Кобадзе, бывшие кавалеристы, отправились на свой пост в черкесках, с кинжалами, сверкающими серебряной насечкой.
Все это видит Сивцов. Друзей, помощников у него много, но никто не может разделить его вину.
Поиск затих где-то далеко от Пшови. И вдруг в сумерках две тени мелькнули на том берегу реки. Их заметил Илико — семнадцатилетний сын агронома Кеквели. Прибыл Тверских; к удивлению Сивцова, Гайка взяла след. Пшови сделалось центром поиска. Примчались Чулымов и Нащокин.
У правления колхоза, под чинарой, остановилась штабная рация Весноватко-старшего, во все концы — «Волге», «Днепру», «Дунаю», «Печоре» — полетели депеши. Поисковые группы стягивались, блокированный район сразу сжался — теперь это был лишь угол Месхетского горного края, в развилке двух сходящихся шоссе.
Сивцов хотел тотчас кинуться за нарушителями, но Чулымов удержал его. Нужно отрезать врагам пути отхода, а там, на Кутаисском шоссе, сил недостает.
Рядом с Сивцовым в автомашину сел Нащокин. Они мало разговаривали дорогой — слишком велико было нетерпение. Справа взлетали ракеты, из темноты на несколько мгновений выступал гребень воды, ощетинившийся лесом.
— Тверских не отвечает, — волновался Сивцов. — Безобразие! Почему он не отвечает?
Вечно у него что-нибудь не так! Не случилось ли беды? А другие отчего отстали? Положим, Тверских и Баева ведет собака, тянет их за собой. Где же угнаться! Да и местность трудная. Если собака потеряет след, тогда жди утра. Важно не пропустить через шоссе…
— За шоссе я боюсь, — сказал капитан. — Где же мы возьмем людей?
— Фарами, — произнес Нащокин. — Фарами освещать дорогу. Я дал указания автотранспорту. Ездить взад и вперед, дать такую иллюминацию…
— Чтобы не сунулись?
— Солдатская хитрость. На Карпатах я испытал однажды. Нет, придумал не я. Старшина у нас был… Чудо-старшина!
Сивцову стало легче с Нащокиным в эту ночь, в «газике», разрезающем темноту. Легче и говорить и молчать вместе, размышляя об одном и том же.
На Кутаисское шоссе выехали до рассвета. Здесь полыхало зарево. Проносились грузовики с кирпичом, личные легковушки, цистерны с молоком.
Шофер затормозил. Сивцов сошел и зажмурился: ударили огни самосвала, вставшего у обочины. Позади замолк мотор трехтонки, с нее соскакивали солдаты. Свет фар золотил их сапоги.
