Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко
Вместе со словами из Йеруша уходило бессилие. Да, именно так: не возвращались силы, а уходило бессилие, словно внутри него всегда существовал источник энергии, который Йеруш уже много лет держал придавленным камнем. Каким-то образом простое касание предметов из красного замшевого конверта, простые истории об этих предметах разрушали тяжёлый камень, забытый источник потихоньку начинал оживать и отдавать энергию измотанному телу и разуму Йеруша Найло.
— О, а вот это ещё один мой эпический провал! Я пытался организовать экспедицию в северные моря, чтобы изучать подлёдных рыб и снег, сыпучий, как песок! Но передо мной оказалось слишком много народу, который тоже хотел что-нибудь организовать и при этом умел целоваться в дёсны с теми, кто принимает решения, а я не умею целоваться в дёсны, я умею работать и чтобы мне тихо было вокруг! Да, этот проект провалился с оглушительным треском! Много яда потом плескалось вокруг меня: такой повод отвести душу, ведь каждая моя статья, каждое моё исследование кому-нибудь да поперёк горла в Эльфиладоне, ха! Как же, как же, что это я себе позволяю, всё время что-нибудь делаю, изучаю, разъезжаю, публикую, выскочка, плохой, негодный эльф! Такой молодой и такой грамотный! Да как я смею! Да наверняка я ворую чужие идеи, ведь в одной голове не может быть столько идей! И сам я ничего не знаю, не умею, я просто окрутил какого-нибудь покровителя в научных кругах, ахах! Даже почти интересно, что бы ты на это сказала, мама, что бы ты сказала на всё это: что оно так складывается, потому что я неорганизованный балбес или потому что так и должно быть, что только так мне и надо?
Закинув голову, так резко, что хрустнуло в шее, он уставился в светло-голубое небо, кое-где различимое через густую листву кряжичей. Сухие глаза щипало от недосыпа и лютой, невыразимой усталости.
— Да. Эпические провалы. Горстями и охапками. Добро пожаловать в мою жизнь. И как бы не имеет значения всё то, что удалось, — имеет значение лишь то, что рухнуло, свалилось, отдавило ноги, раздолбало успехи, разбилось и впилось осколками, покатилось и раздавило. — Йеруш провёл костяшками пальцев по бархатисто-тёплому драконьему крылу. — По большому-то счёту мне вечно нихрена не удаётся. Идеи воруют, гипотезы высмеивают, проекты смешивают с говнищем, я всегда один на острие копья, которое сам же создал, а сейчас, именно сейчас, когда я раз в жизни нащупал нечто действительно огромное и понятное абсолютно каждому…
Йеруш беззвучно рассмеялся небу, тело его спазматически сжалось, как кривая пружина, и кряжичи при виде оскала Найло тоже сжались, сложили листья, открывая перед Йерушем больше неба. Тому деваться было некуда, и оно висело над Йерушем, свеже-голубое и с виду умиротворённое.
— Раз в жизни, — повторил Найло шёпотом. — Раз в жизни оказалось, что я погнался вовсе не за сверкающим туманом и не за какой-то мелочёвкой. Что я мог… Да ёрпыляйся оно шпынявой бзырей, я столько всего мог сделать сейчас! Именно сейчас! Но какой же ржавой кочерги я снова всё продолбал?!
Вопль Йеруша унёсся в небо и растворился в его равнодушной приветливости. А где-то вдали отозвался заинтересованным рычанием оборотень.
— Хах, нет, — лицо Найло исказилось оскалом, голова клюнула-дёрнулась, губы дрожали так, что он с трудом мог выговаривать слова. — Я не мог. Конечно, нет, я ни в коем случае ничего не мог сделать как надо сейчас, в этот единственный раз, когда нащупал нечто действительно важное. Я просто обязан был и тут всё испортить.
Впервые за всё это время Йеруш повернул голову к дракону, но смотрел не на Илидора, а поверх него, смотрел, прищурившись и чуть склонив голову, будто удивлённый тому, что видит там — и что видит внутри себя.
— А знаешь. Да хрен бы с ней, с живой водой, хрен бы с ними, со сверкающими туманами. Я продолбал кое-что поважнее. Ведь ты, ты меня спас, дракон. А я тебя — нет.
Снова отвернулся, подтянул колени к груди.
— Раньше как-то так получалось, что мы оба спасали друг друга, — почти прошептал Йеруш, вцепился свободной рукой в свои волосы и замер.
Шевелиться не хотелось. Больше никогда.
И Йеруш не шевелился. Сидел, держась одной рукой за обрывки драконьего крыла, а другой вцепившись в свои волосы, скрючившись, прикрыв коленями грудь, в которой больно-больно стучало сердце, и время текло не сквозь, а мимо, тихонько шумела в ушах кровь, а может, это шумели оживающие зачем-то листья и ветки кряжичей. Лежал на земле перед Йерушем красный замшевый конверт с бессильно раззявленной пастью, держал внутри ещё какие-то кусочки воспоминаний, едких и горьких, трогательных и светлых, важных и не имеющих никакого значения.
Йерушу нужно было держаться за Илидора, прыгая в бездну к своим демонам, но самым страшным в ней оказались не демоны, а то, что Йеруш не смог вытащить из бездны Илидора.
И время текло мимо, и пятна солнца неспешно ползли по траве, по лежащим возле Найло бумагам, по синей атласной ленте, по его волосам и по пальцам, отчаянно вцепившимся в волосы да так и не разжавшимся.
А потом Йеруш вдруг понял, что уже какое-то время он держится второй рукой не за обрывки драконьего крыла.
Он держится за совершенно целое драконье крыло.
***
К закату шикши в сопровождении Асаль, двух её жрецов и одного оборотня отыскали место, где останавливались на какое-то время двое. Трава всё ещё были примята в тех местах, где один сидел, а другой лежал, а кое-где — вытоптана или выворочена с корнем. Там-сям рассыпана какая-то труха, которая извечно скапливается на дне котомок и рюкзаков: крошки, ворсинки, всякий мелкий сор, по виду которого невозможно понять, чем он был прежде. Птицы притихшие, все грибы-прыгуны разбежались задолго до появления команды преследования — ничего не шелохнётся, не двинется в подлеске.
Задумчиво молчат кряжичи, лишь изредка
