Николай Поночевский - Искатель. 1977. Выпуск №6
— Отцепись! — Быстро накинула ночную рубашку. — Спи, ты спать хотел.
Обиженно сопя, как перенесший незаслуженное наказание ребенок, повернулась лицом к стенке.
— Значит, больше не любишь?
— Не приставай, я спать должна!
— А если я скажу, что служу у красных?… Что я, к примеру, комиссар полка! Что ты на это скажешь?
Она повернулась к нему, явно заинтересованная.
— А зачем, комиссар, ты сюда попал?… Не трепись! Комиссары на такие свидания не ходят!
— Много ты знаешь о них! В разведку, скажем, пошел.
— Это комиссар-то полка? Что в полку, народу мало, послать некого?
— Пожалуй, верно… Но представь себе такое. Попадается этому комиссару твой короб, и узнает он в нем когда-то принадлежавшую ему вещь. А он помнит, где и у кого его оставил! И догадывается, что атаман банды — его любимая женщина. Решил на свой страх и риск проверить, и если его догадка окажется верна, то попытаться образумить ее, вернуть себе… Такое может быть?
— Смелый же этот комиссар! Сует голову прямо в пасть волку.
— Ну и ну. То трус, то смелый… Как же это понимать?
— Это я про комиссара. А ты трус!
— А ты бы хотела, чтобы я был комиссаром?
Она ненадолго задумалась.
— Как женщина хотела бы, а как атаман… Лучше оставайся трусом!.. А интересно было бы: Маруся-атаман — жена комиссара Красной Армии Волоха! — И надолго замолчала, что-то обдумывая и изредка поглядывая на Сергея. Потом вдруг оживленно спросила:
— Сережа, а тебя Ропот знает?
— Знает, — неохотно ответил он. — Мы с ним до двенадцатого года вместе бродяжничали. Он потом в офицерское училище поступил и попал в самый аккурат на фронт в четырнадцатом…
— Тогда вот что. Если ты комиссар, то уходи к своим сейчас же! Армянин, видать, уже послал человека в Преградную, тут недалече, чтоб узнать, кто такой Волох…
Сергей похолодел при этом известии, Ропот, разумеется, прекрасно знал, кто такой сейчас Сергей Волох и какую задачу выполняет их полк. Она говорила: Андрей в Преградной… Уж не готовит ли он ловушку всему полку? Ведь Христов и Терехов получили донесение разведчиков о его пребывании в Казьминке и, несомненно, двинули туда основные силы полка… Видимо, банда Маруси-атамана была лишь приманкой, на которую он хотел поймать весь полк и, кажется, добился желаемого. Его люди наблюдают за передвижением наших подразделений… Интересно, что он придумал, откуда и по кому нанесет первый удар, означающий начало восстания? Наверняка по эскадрону Шапошникова, как по наиболее слабому звену!.. А что она предпримет, если я уйду? Ропот не захочет терять такой боеспособный летучий отряд…
— Что ты в таком случае сделаешь? — с тайной надеждой спросил он.
— Уведу своих в другое место, — хладнокровно ответила атаманша, разом перечеркнув его надежды.
— А потом?
— Не знаю.
Не очень-то Ропот посвящает в свои планы ближних. Значит, если Волох уйдет сейчас, банда останется целой. Нужно выбить из рук Ропота эти двести сабель.
— Нет, я не комиссар! Я коробочник! Я остаюсь с тобой!
И опять они долго лежали молча.
— Сережа, — каким-то надломленным голосом прервала молчание Лена, — завтра утром мы повенчаемся. Я уже предупредила попа. Ты согласен?
— Да! — твердо ответил он.
— Смотри, комиссар, — повеселела она. — Будет теперь атаман Елена Волох, а не Маруся.
— А почему тебя так назвали?
— Это Андрей Филиппыч придумал. Говорит, была где-то такая атаманша. Теперь — дудки! Буду твое имя носить!
— А я, как законный перед богом и людьми муж, выпорю тебя розгами и запру в чулан. Придут казаки к атаману, а я пошлю их туда, где Макар овец не пас! Отвоевалась, скажу, моя баба! Не хрена ей людей пугать, пущай мне детишек рожает да обед готовит.
В ответ, как лесной ручеек, зажурчал счастливый смех.
— Ой, Сережка!.. Неужто так и сделаешь?
— А что? Имею на то законное право.
— Было б неплохо, коль ты бы так сделал, — уже без смеха тяжело вздохнула она…
За окнами шел проливной дождь. Могучие раскаты грома, повторенные и усиленные эхом в горах, невольно заставляли вздрагивать.
Когда-то Ропоту доставляло большое удовольствие бегать босиком, с непокрытой головой по такой погоде, но теперь, в дождливую погоду, мучительно начинало ныть простреленное колено. Вот и сейчас он полулежал на неведомо как попавшем сюда стареньком, обшитом кожей диване, вытянув раненую ногу и обложив ее пуховыми подушками. Подле дивана стоял его знаменитый костыль, на табурете лежали шашка с серебряным эфесом и маузер. Слева — стол с беспорядочно разбросанными книгами, брошюрками и листками исписанной бумаги. Тут же лампа с прикрученным фитилем.
Во дворе послышался шум, он потянулся за оружием.
Дверь открылась, впуская мокрого усталого порученца по особым делам Реву.
— За тобой гнались? — сухо спросил Ропот.
— Хуже, — мрачно бросил Рева. — Маруська себе мужа нашла…
— Что особенного, если бабе захотелось развлечься!
Рева многозначительно хмыкнул.
— Армянин сказывал, его зовут Сергей, а по фамилии Волох…
Ропот стремительно вскочил с дивана, подхватил костыль в шагнул к Реве.
— Ты с этим не шути, — тихо проговорил он.
— Я не шучу, — упавшим голосом ответил порученец.
Мысль работала четко, будто не было бессонной ночи. Обстоятельства требовали быстрого решения и немедленных действий. Это и была та непредвиденная случайность, которую попросту невозможно предвидеть. По замыслу Ропота, двести сабель Маруси-атамана должны были принять на себя удар эскадрона Шапошникова под Глинной и за счет численного превосходства разгромить его. Остальные части полка Христова, завлеченные в Казьминку, должны ринуться на выручку. При этом полк непременно растянется на марше, благодаря чему можно будет короткими фланговыми ударами силами отряда той же Маруси-атамана развеять и разгромить весь полк. Успех этой операции и должен был убедить казаков и горцев в целесообразности вооруженного выступления под руководством Ропота. Мятежные Кубань и Терек, наученные горьким опытом, могли поверить не словам, а только делу. И вот, когда с огромным трудом удалось заманить «дичь», капкан может не сработать из-за неисправности главной пружины.
Андрей в упор посмотрел на Реву. Тот в замешательстве опустил глаза. Он всегда неловко чувствовал себя под взглядом Ропота. Ропот щелкнул крышкой серебряных часов: было без четверти семь. Он укоризненно покачал головой, кивнул на закрытые ставни Ахмату. Тот понял. Вышел.
— Он мог видеться с кем-нибудь?
