Эдуард Хаританович - Операция №6

Для полковника Качке «Днепр» казался существом весьма таинственным, его маскировка была настолько тщательной, что начальник гарнизона, несмотря на все принятые меры слежки, не имел никаких данных для подозрений кого бы то ни было из окружающих его лиц. Где он скрывался? Несомненно, где-то рядом, так как все самые секретные действия полковника Качке против партизан разлетались вдребезги потому, что о них каким-то непостижимым образом узнавал этот «Днепр».

«Черт возьми! Кто же он? Кто-нибудь из полицаев? — думал Качке. — Бургомистр города?»

Полковник перетряс все дела русских, находившихся на службе, — машинистов, стрелочников, обходчиков, — установил за ними негласную слежку и все напрасно.

Тогда он вывесил по городу объявление, в котором посулил за поимку «Днепра» сразу 10 тысяч марок, уверенный, что столь крупная сумма окажет желаемое действие.

Награду пришлось удвоить, потом утроить, тем не менее не нашлось ни одного человека, который приоткрыл бы тайну «Днепра».

«Днепр» попрежнему оставался нераскрытым и неуловимым.

А однажды на одном из таких объявлений жители города прочли следующую надпись, выведенную крупными красными буквами: «Читая, восторгался литературными упражнениями Хоря. „Днепр“».

В тот день, рассказывали люди, полковник Курт Амедей фон Качке распалился, как рогач в июньскую пору, и Гуго Вальтеру пришлось долгое время трястись от страха при виде того, как его шеф с пеной у рта всаживал в стену из парабеллума одну пулю за другой.

Поэтому Чернопятов был уверен, что если Качке удалось сейчас выследить «Днепра», партизанскому разведчику готовился страшный конец.

Вошедший Птицын застал своего комиссара и друга в напряженном раздумье.

— Нет позывных? — спросил он.

— Нет, — ответил Чернопятов. — Что будем делать, Федор? Парня надо вызволять…

— Надо, — согласился Птицын. — Конечно, надо… Да как это сделать?.. Штурмовать Сухов бессмысленно, для этого у нас не хватит сил, а других путей я пока не вижу…

— И я, — признался Чернопятов.

— Посоветуемся с майором, — после некоторого раздумья произнес командир партизанского отряда. — Он человек умный, боевой и, может быть, найдет выход…

Он прислушался.

— Да, вот, кажется, и наши, — сказал Птицын, различая доносившийся в землянку приветственный гомон партизан.

Это было так: в лагерь вернулась боевая группа Кравчука в сопровождении посланных ей на помощь партизан, которые несли на сооруженных из шинелей, полушубков и тонких жердей носилках двух раненых бойцов.

Но беседа о спасении «Днепра» не состоялась: нарастающие события вдруг были повернуты совсем в противоположную сторону.

Не успел Птицын выйти наружу, чтобы встретить героев, как дверь открылась и в землянке появились Рогов, Найда, Вера, Кравчук и связанный по рукам Сергей Кирьяков.

— Это что такое? — спросил пораженный командир партизанского отряда, взглянув на связанного Кирьякова.

Вперед выступил Кравчук и доложил о ходе операции и о захвате пленного с радиопередатчиком.

Когда Кравчук закончил свой короткий рапорт, внезапно заговорила Вера взволнованным, прерывающимся голосом:

— Товарищ командир! Это и есть тот самый… Вы знаете. Мы доставили его в лагерь для суда.

И, потупясь, побледневшая девушка отошла в сторону.

— Позвольте, товарищи, — произнес майор Рогов. — Я заявляю, что с этим человеком далеко не все ясно, как я уже сам, на месте, говорил партизанам, когда они собирались повесить пленного…

— Повесить? — вскричал Чернопятов.

— Так точно, товарищ комиссар! — выступил вперед Найда. — Мы собирались судить предателя на месте, но потом по приказу лейтенанта Кравчука, командира нашего отряда, доставили Кирьякова для суда в наш лагерь.

Рогов рассказал, как вскоре после приземления он встретил дровосека, указавшего ему правильный маршрут следования, а затем спас его от провокатора, который вел Рогова в Болдырево, прямо в руки врагов.

— Этим «дровосеком» был Кирьяков, — закончил Рогов свое взволнованное слово в защиту пленного.

Но Найда никак не мог успокоиться.

— Мне кажется, — сурово заговорил он, — это дело судебного следствия: пусть партизанский суд разберется, почему этот человек напяливал на себя различные личины…

Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Чернопятов вынул из ножен морской кортик, который всегда носил с собой, и шагнул к Кирьякову.

На мгновение Вере показалось, что разъяренный комиссар всадит нож в грудь Кирьякову, и она отвернулась, закрыв лицо руками.

Впрочем, это заблуждение было мгновенным: комиссар, конечно, никогда не позволил бы себе подобные действия против пленного врага, и девушка отняла от лица руки.

Но то, что она увидела, удивило ее еще больше, чем если бы в самом деле Чернопятов ударил Кирьякова кинжалом в грудь: комиссар спешно разрезал веревки на руках пленного, дружески обнял его и трижды поцеловался с ним.

И командир партизанского отряда сделал то же самое и столь же непонятное: весело и радостно улыбаясь, он прижал Кирьякова к себе, совсем заслонив его своей густой пышной бородой.

Все посетители землянки были растеряны и особенно Найда, который по-детски хлопал веками и даже несколько раз провел пальцами по глазам, словно бы пытался стереть нежданное наваждение.

Вера почувствовала, как сердце ее начало биться с огромной скоростью, она задыхалась, прижав руки к груди.

Спокойнее всех воспринял эту странную сцену майор Рогов. Он уже начал догадываться о том, кто был на самом деле его «дровосек».

Натянутое, как струна, напряжение разрядил Птицын.

— Не удивляйтесь, товарищи, — заговорил он. — Никакого суда, никакого следствия не потребуется, а разрешите представить вам нашего отважного разведчика, нашего товарища «Днепра»!

Вера почувствовала, как у нее стали подгибаться ноги, и перед глазами вдруг замелькали разноцветные искринки…

Глава пятая. Человек, который ненавидел

Банкет, устроенный полковником Качке в честь победы над крупным советским десантом, был в самом разгаре.

Целые окорока, копченые и запеченные в тесте, кирпичи свиного шпига, колбаса, рыба, сыры и, конечно, всевозможные крепкие напитки были разложены, расставлены на столах в актовом зале бывшей школы — ныне резиденции начальника гарнизона.

Оркестр, расположившийся на специально сделанных подмостках, серпантин, свисающий с потолка, — все это превратило актовый зал в шумный ресторан.