Николай Пряничников - Золотой гроб
— Над песочной площадью и вдали над острыми горами голубилось мирное и тихое небо. Где — то, как ни в чем не бывало, щебетали птицы и предстоящая бешенная смертельная схватка людей под этим домашним небом, казалась противоестественной.
Моджахеды пошли на нас. Между духами и нашим подбитым БТРом 100–метровая дистанция. Негр Джонсон, говорят, за 10 секунд одолевал ее. Но и 'духи' не Джонсоны, да и мы не попутный ветер. По команде майора Торопцева мы выскочили навстречу врагам из — под колес сгоревшего бронетранспортера, и густыми, сочными очередями гулко вспороли, наступившую было тишину. Тюрбанщики, между уже знакомыми нам боевыми криками 'Аллах акбар' и '«Шурави, таслим!», — визжа и крича что — то по — свойски, приближались к БТРу. У них был приказ не стрелять, поскольку нас было мало, и кто — то из тамошних баев мог хорошо заработать на нашем пленение.
Я опорожнил первый рожок автомата в ближайшую кучу духов, мгновенно перевернул его, опорожнил второй. И не напрасно. Я видел, как многие после моего веера пуль 'завинчивались' штопором или просто тыкались горбатым носом в песок. Стрелял я неплохо. Пальба вокруг стояла великая.
Но, Господи, сколько же их!? Мелькнула мысль, что до мечети нам никак не добежать. Оставалось только отбиваться.
Они наваливались по всей площади серой шароварной лавиной. Я бросил порожний автомат и судорожно схватил, наконец, тяжелый пулемет с зеленым квадратным коробом. Не видел, но чувствовал, что наши ребята рядом. Нажав на гашетку, решительно пошел вперед. Пулемет в моих руках, как надежная машина смерти дергаясь и сурово грохоча, выбрасывала беспрерывный поток смертоубийственного свинца. Мне только оставалось поводить стволом, стараясь не задеть своих. Я видел собственными глазами, что 'их' сторона превращалась в кошмар, в ад. Не было ни метра площади позади духов, которые бы не распотрошили наши пули. Наши ребята успели бросить гранаты. Они наделали много шума, и много восточных головных уборов закувыркалось в воздухе. Солдатик Антипов забыл выдернуть чеку, но его РГД–5 попала прямо в тюрбан бородатого. Ахмед схватился за голову и сел на песок. Редкий случай, но неплохо для молодого бойца спецназа.
Похоже, духам психическая атака надоела. Их решительные бородатые лики были уже в двадцати метрах. Они, наконец, тоже начали стрелять, потому, что тут уж не до вознаграждения, — остаться бы живу. Вскрикнул ефрейтор Тихомиров, получив пулю в живот, а рядом упал и задергался ефрейтор Шибалин. Ему то ли пулей, то ли осколком от нашей же гранаты напрочь выворотило коленную чашечку. Шибалин лежал на спине, опершись локтями в песок. Его трясло и он, широко открыв глаза, удивленно смотрел на свою розовую кость. Лехе Климову пробило шею, он, плашмя, упал, уткнулся лицом в песок, но по инерции продолжал стрелять одиночными, рискуя завалить своего. На Валеру Торопцева сзади навалился самый шустрый ахмед. Комбат схватил его руку с занесенным кинжалом, легким приемом уронил и тяжестью своего тела воин Аллаха с визгом мягко навалился на свой же кинжал до самой ручки. Что значит советская школа самбо! Пригодилось.
Среди грохота выстрелов, воинственного многоголосья, криков умирающих и разрыва гранат, тихий одинокий щелчок в моем пулемете отозвался в сердце бомбовым разрывом — кончились патроны! Перезаряжать было некогда, вокруг визжали и метались бородатые. Я скинул с пулемета короб, схватил его за ствол с сошками и, выдержав, ожег от раскаленного металла и, еще больше озлобившись от этого, саданул прикладом первого подвернувшегося ахмеда. Потом второго, третьего. Я не видел — сколько оставалось в этой катавасии своих? — но разъяренных врагов вокруг металось человек пятнадцать — двадцать.
Краем глаза успел заметить, что из — за скалы выбегало еще несколько десятков духов. В кобуре у меня был пистолет, но доставать было некогда, это самый крайний аргумент. А в подсумке на поясе дожидается своей минуты надежная Ф–1 с полу разогнутыми усиками. Пулемет — дубина был пока удобнее.
Какая из них, зараза успела мне кинжалом резануть плечо? — сначала даже не заметил, Потом еще раз резанули. Это был молодой бородатый афганец. Он отскочил от меня на пару метров, держа в руках огромный кривой нож, испачканный в моей крови. Дух дико вращал белками и кружился около меня в каком — то своеобразном индейском танце. Кажется, он улыбался и кружил, кружил, выбирая момент, когда я отвлекусь на другого духа, чтобы докончить меня своим ужасным ножом. Я страшно и матерно закричал, ринулся на бородатого.
Первый глухой удар приклада пришелся на его руку, которую он выставил, защищая голову. Нож выпал, дух согнулся и, уронив тюрбан, бросился бежать, но в меня, словно, вселился неукротимый бес. В два прыжка я нагнал моего врага и с такой силой звезданул по иссиня — черному загривку, что, казалось, треснул приклад. Налетели еще духи. Я кричал до хрипоты то 'Ура', то 'Е? тать', то 'вашу душу', круша своим пулеметом все вокруг, и направо, и налево, и бог его знает куда…. он часто с тупым звуком попадал в цель. Целей было много. Я помнил одно, что важнее всего успеть достать пистолет. Было мгновение, когда я уже это собрался сделать. Но пока было можно, я крушил и крушил. Ахмеды опять визжали, получив по плечу, по рукам, по рылу. Когда получалось врезать по голове, они кричали, мягко оседая на песок. Это только усиливало мою отвагу и злость. Ударило в ногу и в бедро, но кость, вроде опять не задело. Размахнулся, чтобы влепить очередному духу, но тот присел и пулемет вырвался из рук и, ободрав мне ладони мушкой, улетел в сторону. Я выхватил пистолет, дважды пальнул ему в грудь. Потом в другого. Оба упали.
НАШИ
Матерные крики по — русски и выстрелы за закопченной Валеркиной машиной — сначала мне показались какими то слуховыми галлюцинациями. И тут же слепое отчаяние сменилось на заполняющую голову радостную надежду — не подвел Сафронов.
Через минуту бородатых не стало. Вся площадь была устлана телами в серых непонятных одеждах. Некоторые еще шевелились и что — то бормотали. Изредка раздавались глухие хлопки выстрелов (вроде, наши ребята раненых в плен не брали?) С трудом входя в реальность, я стоял с пистолетом на пыльной площади у сгоревшего БТР — а по инерции еще готовый пристрелить или придушить каждого, кто приблизится ко мне ближе чем на полтора метра. Мутно озирался, пытаясь увидеть в живых Валерку Торопцева, Леху или кого — либо из моих солдат. Глаза заливало то ли потом, то ли кровью. Меня трясло.
— Успокойся, Иван, успокойся, дружек, все позади — как сквозь сон я слышал голос моего прекрасного приятеля из соседней роты капитана Гриши Адаменко.
