Карл Май - Невольничий караван
— Что ж, идея неплохая. Пожалуй, так мы и сделаем.
Пленников, которые лежали у костра с тех пор, как негры удалились в свой лагерь, оттащили к выбранному Шварцем дереву, которое было окружено густыми зарослями кустарника. Пока их там привязывали, Шварц прокрался к этим кустам и затаился в них. Теперь он находился так близко от пленников, что едва не касался их, и ни одно их слово, даже сказанное шепотом, не могло быть им пропущено. Впрочем, ему не приходилось слишком напрягать свой слух: по его приказу арабов привязали к дереву с разных сторон, так что они, если хотели быть понятыми друг другом, вынуждены были говорить достаточно громко. Дерево стояло довольно далеко от костра, и разбойники не могли видеть, что Шварца уже нет на его прежнем месте. Как только приставленный к ним часовой отдалился на порядочное расстояние, пленники решили, что теперь они остались одни, и Абдулмоут воскликнул вполголоса:
— Что за день! Самый несчастный в моей жизни! Мне кажется, будто сегодня под моими ногами разверзлась преисподняя, и эти немцы — самые главные среди чертей! И как ты только мог позволить себя сцапать?!
— То же я могу спросить и у тебя, — огрызнулся Абуль-моут.
— Они кинулись на меня с дамбы, трое на одного!
— А меня они схватили прямо в палатке — не понимаю, как им удалось незаметно прокрасться туда. Эти псы, часовые, должно быть, заснули. Теперь они мертвы, и поделом! Пусть Аллах заставит их вечно сидеть на крутящемся шаре, чтобы им никогда больше не суждено было вкусить сладости сна!
Бывшие вожаки каравана рассказали друг другу, что с ними произошло, а потом Абуль-моут яростно прошипел:
— Будь проклят день, когда я решил связаться с этим Отцом Четырех Глаз! Он ученый, а люди такого сорта обычно — сущие болваны во всем, что не касается их книжек. Я думал, что расправлюсь с ним в два счета, но клянусь Аллахом, все шло совсем по-другому! Если бы он тогда просто улизнул от меня, я навсегда оставил бы его в покое, — но он последовал за мной и полностью уничтожил и опозорил меня.
— Полностью?
— Да.
— Ты уверен?
— Конечно! Я погиб! У меня больше ничего не осталось.
— А как же деньги?
— Разве они у меня есть? Или я могу их достать? Да если бы и мог — что бы я стал с ними делать? Сейчас для меня единственный путь к спасению — это бесследно исчезнуть из этих краев, скрыться в таком глухом и отдаленном месте, где никто не знал бы меня и куда не смог бы добраться ни один из моих прежних соратников. Но ты и сам понимаешь, что теперь это совершенно невозможно.
— Ты действительно считаешь наше положение таким уж безнадежным?
— Да, во всяком случае, мое. Ты знаешь, что со мной собираются сделать?
— Что?
— Этот немецкий пес хочет отправить меня к Али-эфенди в Фашоду.
— К Отцу Пятисот? О, Аллах! Если он действительно выполнит свою угрозу, ты пропал!
— Вот именно. Меня просто запорют до смерти, как запороли моих хомров, которых Отец Четырех Глаз поймал и доставил туда.
— Может быть, он только пугает тебя?
— Нет, этот человек никогда не бросает слов на ветер.
— Но надежда у нас все-таки есть. Фашода очень далеко отсюда, может быть, по пути тебе представится возможность бежать?
— В это я не верю! Скорее всего, меня упрячут так глубоко в трюм корабля и будут охранять так тщательно, что я не смогу даже думать о побеге… Хотя… пожалуй, один шанс вновь получить свободу у меня все же есть.
— Какой же?
— Это может произойти не по дороге, а уже в Фашоде, после того как я буду передан в руки Отца Пятисот. Мидур любит справедливость, но еще больше он любит деньги. Ты меня понимаешь?
— Да. Ты хочешь предложить ему за себя выкуп. Но тогда тебе придется сообщить ему место, где ты хранишь свой клад!
— Ни за что! Тогда он нашел бы эти деньги и все же убил бы меня. Нет, мой доверенный заплатит ему только половину, а остальное я отдам ему только после того, как буду свободен.
— Но где ты возьмешь доверенного?
— Он у меня уже есть.
— Кто же это?
— Ты.
— Но у меня нет никаких денег, и сам я нахожусь в плену!
— О, я думаю, что тебя немного высекут и отпустят: ведь ты был всего лишь моим подчиненным, а стало быть, не отвечаешь за все мои разбои.
— Подумай об Охотнике на слонов! Чувства, которые он ко мне испытывает — это нечто большее, чем кровная месть.
— Сейчас он снова обрел своего сына и переполнен счастьем. Если ты как следует попросишь, он простит тебя. Кинься ему в ноги, поплачь, изобрази раскаяние, и тогда эти немецкие христиане наверняка раскиснут и вступятся за тебя.
— Ах, если бы они замолвили за меня слово, я, конечно же, был бы спасен! Ты даешь мне хороший совет!
— Они так и сделают, если ты сможешь убедить их в том, что полностью раскаиваешься. Скажи им, пожалуй, что ты хочешь стать христианином, и если они этому поверят — считай, что ты спасен. Потом ты пойдешь в селение и достанешь деньги.
— Я не знаю, где они.
— Я скажу тебе. Я верю, что ты не предать меня и сделаешь все, чтобы спасти меня. Ты поклянешься мне в этом?
— Я готов поклясться собой и моим отцом, бородой Пророка и всех халифов!
— Довольно, я верю тебе. Помнишь, когда мы лежали у костра, я подавал тебе знаки? Ты понял, что я хотел сказать?
— Не совсем. Я понял только, что имелись в виду деньги.
— Я пытался объяснить тебе, в каком месте они лежат. К счастью, теперь я могу описать тебе это место на словах, и я хочу сделать это как можно быстрее, потому что нас в любой момент могут снова разлучить. Слушай: когда после пожара я добрался до селения, шейх со своими людьми уже перерыл там все вверх дном. Конечно, он сразу догадался, что я закопал деньги в земле: где же еще может храниться богатство, накопленное за столько лет! Все же они не нашли клада, потому что это было не так-то просто. Помнишь, южнее ограды нашего поселка был расположен загон для скота? Посреди него всегда горел костер. Так вот, если ты начнешь копать землю под костровищем, то через некоторое время тебе покажется, что ты наткнулся на большой камень или скалу. На самом деле это не скала, а застывшая смесь из песка, извести и глины, которую я прочно вбил в землю. Под этим твердым слоем спрятаны шесть больших бурдюков, доверху наполненных звонкими и блестящими монетами. Там все мое состояние. Если тебе удастся меня спасти, один из этих бурдюков будет твоим. Но если ты…
— Если он не захочет тебя спасать, он возьмет себе все? — продолжил за него чей-то голос. — Не беспокойся! Он не получит ни единого талера, но и ты не получишь их тоже. Я сам выкопаю деньги и разделю их между своими людьми. Им же достанутся и стада, которые твой фельдфебель увел из селения.
