Полярный конвой. Пушки острова Наварон - Алистер Маклин
— Да, был. Только не сегодня ночью. Ему стоило бы опасаться, что кто-нибудь из нас обязательно заподозрит его…
— Возможно, он и догадывался, — прервал Миллер. — Поэтому и пошел ва-банк, устроил все это представление. Я думаю, что Лука не ранен. Я думаю, что этот молодчик уговорил Луку и остался вместо него. Лука его всегда побаивался. Потом он прогулялся к своим дружкам у ворот форта, сказал, чтобы те послали хорошо вооруженный отряд к Вигосу, дабы захватить наших товарищей, и попросил их немного пострелять. Затем он снова пошел через площадь, устроился на крыше и ждал, когда мы войдем в дом через черный ход, чтобы подать сигнал своим приятелям. Но Лука забыл сказать ему, что мы договорились встретиться на крыше, а не в самом доме. Десять против одного, что у него в кармане фонарик.
Мэллори поднял куртку Панаиса и быстро обыскал карманы.
— Так и есть.
— То-то и оно. — Миллер зажег сигарету, задумчиво глядя, как бежит по спичке огонек до самых его пальцев, потом уставился на Панаиса. — Ну и как ты себя теперь чувствуешь, Панаис, когда знаешь, что умрешь? Теперь ты можешь представить, что испытывали те люди на Крите, которых ты обрек на смерть. Теперь ты знаешь, что испытывали парни из воздушных и морских десантов на Навароне, которые погибли только потому, что считали тебя за своего. Как ты себя чувствуешь, Панаис?
Панаис ничего не ответил. Левой рукой он зажимал рану, безуспешно пытаясь остановить кровь. Он стоял неподвижный, темный, с нечеловеческим оскалом на искаженном ненавистью лице. В нем не замечалось никакого страха, совсем ни капли. Мэллори приготовился к последней отчаянной попытке предателя спасти свою жизнь.
Он ни минуты не сомневался, что Панаис обязательно предпримет такую попытку. Но когда взглянул на Миллера, то ему стало ясно, что ничего подобного не произойдет, что это просто исключено, ибо в действиях американца были страстная твердость и неумолимость: неподвижность его руки с пистолетом и каменная тяжесть взгляда предостерегали даже от мысли о возможности такой попытки.
— Арестованному больше нечего сказать, — устало прозвучал голос Миллера. — Полагаю, что сказать должен кое-что я сам. Полагаю, что мне нужно выдать длинную речь и объяснить, что сейчас я и судья, и суд присяжных, и палач… Но вряд ли это необходимо, поскольку свидетелей твоих преступлений нет, — все они мертвы… Быть может, ты можешь что-нибудь сказать в свое оправдание, Панаис? Может быть, есть какая-то причина, из-за которой ты стал тем, что ты есть? Бог знает. А я не знаю и знать не хочу! На тебе слишком много трупов. Я убью тебя, Панаис, не задумываясь, и сделаю это сейчас. Так ты ничего не хочешь сказать?.
Предателю нечего было ответить. Злоба и ненависть в черных глазах говорили за него. Миллер коротко кивнул, словно сообразив что-то. Хладнокровно и бесстрастно он дважды выстрелил в сердце Панаиса. Задул свечи, развернулся и был уже на полпути к двери, когда труп предателя глухо ударился об пол.
— Боюсь, что не смогу ничего сделать, Андреа! — Лука устало откинулся к стене и энергично помотал головой. — Мне очень жаль, Андреа. Узлы слишком тугие.
— Я понимаю, — Андреа перекатился и сел, не оставляя попыток ослабить путы на ногах и запястьях. — Хитрые они, эти немцы. Мокрые веревки не развяжешь. Их можно только разрезать.
Но он-то сам две минуты назад сумел развязать веревки на запястьях Луки, развязал их зубами и своими стальными пальцами в пять-шесть движений.
— Предпримем еще что-нибудь, — утешил он маленького человечка, и еще раз осмотрел комнату.
Она освещалась слабым светом коптящей масляной лампы, стоявшей на полке перед решетчатой дверью. В призрачном и желтом свете лампы можно было разглядеть в противоположном углу комнаты и Кейси Брауна, спеленутого, как и они, мокрыми веревками, привязанного, как и они, к железным крюкам, вбитым в потолок. Андреа невесело улыбнулся. Снова в плену.
Второй раз за сегодня. И опять они попали в ловушку так же легко и неожиданно. Сопротивляться не было возможности. Они не подозревали о засаде. Их схватили в верхней комнате замка через несколько секунд после того, как Кейси окончил разговор с Каиром. Немцы точно знали, где их искать. Командир патруля злорадно сообщил им, какую роль играл Панаис. Неожиданность и успех операции стали понятными. Командир патруля был так уверен в себе, что можно было не сомневаться в дальнейшей судьбе Миллера и Мэллори. У них не оставалось возможности избежать ловушки. Но в голове Андреа даже случайно не возникла мысль о безвыходности положения…
Глаза его скользили по комнате, отмечая каждую деталь, которую можно разглядеть на каменных стенах и полу: крючья, вентиляционные колодцы, тяжелую зарешеченную дверь. Камера, пыточная камера — мог подумать любой, попавший в комнату. Но Андреа и раньше бывал в подобных местах. Дом называли замком, но на самом деле от замка осталась лишь башня, не более. В остальном это был обыкновенный помещичий особняк, построенный вокруг зубчатой башни. Давно почившие франкские аристократы, строившие дом, жили добротно. Не камера это, а просто кладовая. В ней хранили подвешенными на крюки мясо и дичь, оттого в кладовой нет окон и света, так как… Свет! Андреа уставился на чадящую масляную лампу. Глаза его сосредоточенно прищурились.
— Лука, — тихо позвал он. Маленький грек обернулся к нему. — Сможешь достать лампу?
— Наверное, смогу. Да, смогу.
— Сними стекло, — прошептал Андреа, — оберни тряпкой: оно горячее. Осторожно раздави об пол. Стекло толстое. Осколками ты разрежешь веревки в минуту.
Мгновение ошарашенный Лука глядел на него непонимающими глазами. Потом утвердительно кивнул. На связанных ногах запрыгал к лампе, протянул руку к стеклу, но сразу отдернул ее. Его остановил раздавшийся металлический лязг. Лука повернул голову на звук. Протяни он руку, то свободно дотронулся бы до ствола винтовки, который угрожающе торчал между прутьев дверной решетки. Часовой опять застучал стволом о прутья и закричал что-то непонятное греку.
— Оставь это занятие, Лука, — тихо сказал Андреа спокойным голосом. Ни тени разочарования не слышалось в нем. — Иди обратно. Наш друг, там, за дверью, не очень тобой доволен.
Лука послушно проскакал на место и снова услышал гортанный голос, на этот раз торопливый и встревоженный. Лязгнуло железо — часовой вытащил винтовку из дверной решетки, и его кованые сапоги поспешно загромыхали по каменным плитам коридора.
— Что это стряслось с нашим общим другом? — зазвучал как всегда печальный и
