Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше
Даже на Жюльена, не раз бывавшего в длительных походах, никогда не сваливалась такая груда почты, о Жаке же и говорить нечего. Накопленные за долгие месяцы брошюры, газеты, письма, открытки, телеграммы, проспекты, устаревшие уже пригласительные билеты — с тысячами печатей, с разноцветными марками, с адресами, зачеркнутыми, исправленными, надписанными внизу и с пометкой «Переслать адресату», — были доставлены сюда из Франции, Сибири, Калифорнии, Мексики разными путями — морскими и сухопутными. Двое друзей, странствуя по бескрайним просторам, рекомендовали всем, желавшим поддерживать с ними связь, писать в Гуаякиль, отсюда и хлынувшая на них бумажная лавина, приведшая в изумление даже привыкшего, казалось бы, ко всему консула.
На то, чтобы разложить по группам всю корреспонденцию, едва хватило бы дня, ну а на то, чтобы прочесть ее, потребовались бы многие недели. И Жак предложил пойти на решительный и вместе с тем отчаянный шаг:
— Поскольку меня не мучает, по крайней мере в данный момент, вопрос о том, что происходит под другими небесами, я склоняюсь к мнению, что из подобного бумажного изобилия следовало бы сделать фейерверк.
— Ну нет, — возразил Жюльен, — аутодафе[599] — это, пожалуй, слишком!
— Тогда давай потопим всю эту уйму: воды здесь хватает. Никак не пойму, что мы, черт возьми, сделали им всем такое, что они обрушили на нас подобную громаду!
— Не забывай, от некоторых наших корреспондентов мы ждем с нетерпением любую весточку.
— Да, ты прав!.. От Алексея, например.
— Или от Перро.
— Но что же тогда делать?
— Тебе очень нравится в Гуаякиле?
— Мне?! Мы здесь всего два часа, но я бы хоть сейчас с радостью удрал отсюда.
— В таком случае все проще простого. Тем более что и мне тут тоже не очень-то нравится: оглушающий шум, адская жара, вредные испарения… Сложим в пачки этот бумажный ворох, погрузим все на пароход, переправимся на левый берег реки, где нас поджидают наши спутники, поставим палатку и поживем два-три дня вдали от грохота, исторгаемого этим экзотическим чудо-городом.
— Браво! Твой план великолепен, и я предлагаю немедленно приступить к его осуществлению.
Сказано — сделано! И в тот же вечер двое друзей, комфортабельно устроившись в полотняном домике, разбирали при свете свечей, привезенных ad hoc[600] из Гуаякиля, манускрипты[601], как выразился с иронией Жак.
Впрочем, ему вскоре повезло: порывшись в бумажной куче всего лишь четверть часа, он извлек из нее два больших, связанных тонкой бечевочкой, конверта.
— Из Ричфилда! — воскликнул Жак, разглядев печати.
— Одно письмо — от Алексея!.. Узнаю его почерк!
— Чудесно! А на остальное нам теперь наплевать.
— А другое письмо?
— Клянусь честью, мне незнакома эта потрясающая каллиграфия!
— Ну и буквы! Можно подумать, что адрес написан не ручкой, а веслом.
— Перро!.. Это же Перро! — произнес Жак, вскрыв конверт. — Сей достойный человек взялся за писанину только ради нас!
— Читай скорей…
Жак, любя удобства, сложил из почты некое подобие толстого матраса и, усевшись на него по-турецки, приступил к чтению:
— «Дорогие месье де Клене и месье Арно!
Я не без колебаний решился настрочить это письмо — чтобы поведать вам о нашем житье-бытье.
Месье Алексей сообщил уже подробно в своем послании обо всем, что может вас интересовать, и я не собираюсь вести с вами беседу лишь для того, чтобы добавить кое-что еще к рассказу человека, чье перо нанизывает слово на слово, как уста адвоката или проповедника.
Но месье Алексей считает, что вам доставит удовольствие узнать от меня некоторые касающиеся нас детали. Мой новый патрон — личность приятная во всех отношениях, но мне представляется, что он слишком снисходителен ко мне и что мое письмо наведет на вас зевоту.
Однако вы оба так добры, что не будете держать зла на вашего старого слугу, не способного выразить в словах всего того, что чувствует его сердце…»
— Славный малый! — умилившись, прервал Жака Жюльен. — Но продолжай…
— «Скажу вам, что мы оставили, все трое, службу в американской «Пушной компании» из Сен-Луи. Причем с одобрения месье Андерсона, буржуа из Нулато. А произошло это следующим образом.
Когда я прибыл в Ричфилд с китайцами и оборудованием, переданном мною в целости и сохранности месье Алексею, то спросил обоих моих братьев, Эсташа и Малыша Андре:
— Ну как, ребята, нравится вам здесь?
— Что за вопрос! — ответили они. — Ты же прекрасно знаешь, что нам нелегко будет уйти отсюда.
— Ну что ж, в таком случае, — молвил я, — поеду-ка прямо сейчас к буржуа и заявлю ему, что мы хотим здесь остаться.
— Как, ты тоже не против того, чтобы распрощаться с ним?
— Конечно же, черт побери! Месье Алексею нужны служащие… И мы можем стать у него тремя старшими мастерами — шикарными, скажем без ложной скромности.
И только я собрался в путь-дорогу, как месье Алексей заверил меня в том, что берет все хлопоты на себя и что он не сомневается в положительном ответе нашего хозяина.
Все так и получилось. Спустя два месяца пришло письмо от месье Андерсона. Он в восторге от того, что месье Жак отлично справился с воздушным шаром. С нами же хозяин распрощался по-доброму и был настолько любезен, что пообещал: если мы вздумаем вдруг снова вернуться к нему, нам всегда найдется работа в компании.
И вот мы теперь — промышленники в золотоносном районе Карибу.
Работа — не бей лежачего, свободного времени навалом, хотя иногда и приходится приналечь. Эти китайцы — люди весьма вялые, до такой степени, что когда надо поднять камень, весящий всего триста фунтов, они делают это вчетвером или впятером. Мы же с братьями кладем каждый свой кусок породы в вагонетку так легко, словно это лосиная нога. И так пять-шесть раз в день.
А потом гуляй — не хочу! Правда, за исключением тех дней, когда механик, горький пьянчуга, не в состоянии работать. Случается, он так разогревает свою машину, что механизм сей, того и гляди, взлетит в воздух, а иногда двигатель у него словно засыпает, и тогда молотки останавливаются, а это нам ни к чему. Если он слишком напивается, то за дело берется Малыш Андре, — он ведь немного понимает в технике. В общем, это развлекает парня.
Случается также, что китайцы, когда у них кончается опиум, отказываются работать. Тогда необходимо на них поднажать. Любопытная вещь, они так же распаляются от отсутствия зелья, как петухи — от злоупотребления купоросом. Дело в конце концов налаживается, но часто — с большим скрипом. Раньше я позволял себе дать им пару-другую затрещин, но они в ответ совсем прекращали трудиться: надо полагать, рука у меня нелегкая.
