Сергей Писарев - Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки

Семен поставил на пол фонарь и полез под полку. Затем рука Семена увлекла туда же фонарь, и все затихло.

Выбравшись из-за укрытия, Елисей, пошарив рукой под полкой, обнаружил вход в подземелье. Спуститься за Семеном он побоялся и поспешно ушел из старой оружейной палаты.

На следующий день Елисей взял с собой огниво и свечку. На его глазах Семен, как и в первый раз, спустился в подземелье. Елисей превозмог боязнь и последовал за ним.

Попав в круглый подвал и не видя нигде Семена, он высек огонь и зажег свечку. По следам на полу он увидел, куда уходит Семен. Держа ладонь перед пламенем, чтобы свечку не задуло, Елисей направился по подземному ходу.

Семена он увидел около каменной кладки, преграждающей дорогу. Молодой помор вытаскивал за скобу большой камень и не услышал тихих шагов Елисея. Чтобы не быть обнаруженным, Елисей погасил свечку.

Сдвинув камень в сторону, Семен протиснулся в образовавшееся отверстие. Елисей остался в темном подземелье один, — идти дальше он побоялся.

Вскоре он услышал, что Семен возвращается. Елисей хотел убежать, но ноги его не послушались. Семен протиснулся обратно, вставил камень на прежнее место и, светя фонарем, двинулся по подземелью.

Елисей едва дыша прижался к стене.

В таком состоянии его увидел Семен. Оба они простояли некоторое время друг против друга: Елисей — не смея от страха пошевелиться, а Семен — пораженный неожиданной встречей.

Наконец Семен тихо спросил:

— Что ты тут делаешь?

Елисей ничего не ответил.

— Что ты тут делаешь? — настойчиво повторил Семен.

Елисей прошептал:

— Ты меня простил, Семен?

Невольно молодой помор двинулся к нему. Тогда Елисей вскинул руки и бросился Семену на шею. Он прижался к его груди и заплакал. Так они стояли в подземелье; худенькое тело Елисея вздрагивало от негромких рыданий.

Первым овладел собой Семен.

— Пойдем, Елисей, — сказал он, — нельзя, чтобы нас тут застали.

Они быстро выбрались в старую оружейную палату.

«Что теперь делать?» — спрашивал себя Семен.

И обратился к Елисею:

— Зачем ты выследил меня?

Елисей объяснил, что хотел попросить у своего друга прощения. Семен выслушал его и проговорил очень серьезно:

— Ты можешь, Елисей, думать что хочешь, но помни: никто не должен знать, что я спускаюсь в подземелье. Понимаешь? Никто. Потом я тебе обо всем расскажу, но сейчас я не могу, это не моя тайна... Можешь ты мне обещать это?

Елисей поклялся своим спасением на «страшном суде»; для него это было самой сильной клятвой. Семен понял, что Елисей теперь его не выдаст. Значит, Василию Босому удастся совершить побег. Не знал только молодой помор того, что в это время келарь пытал боярина Матвея Ягубовского.

Боярин не зря объявил государево «слово и дело». На его слова о том, что келейник настоятеля посещает узника, стражники отвечали насмешками. Но посещения келейника продолжались. Это значило, считал боярин, что стражники с келейником заодно. Из отдельных слов, которые удалось услышать, боярин догадался о подготовляемом побеге. Что это за побег и кто еще в нем участвует, боярин не знал. Он только понимал, что обо всем рассказать следует только царю, — в монастыре все были друг с другом заодно. Царь во всем этом разберется и его, боярина Матвея, за донос помилует. В монастыре он больше никому ничего не скажет, пусть его отправят прямо к царю. Для этого он объявил государево «слово и дело».

Келарь похвалялся, что умеет пытать лучше, чем архимандрит. Архимандрит церемонился, а он, келарь, прямо в хомут или на лежанку, а то сразу начнет с виски. Ничего, что пытаемого приходится для приведения в чувство окатывать холодной водой. И келарь очень быстро узнал от слабосильного боярина все, что тот собирался от него скрыть.

Семен передал Василию Босому нож, которым узник должен был вырезать замок, объяснил, какой камень вынуть в стене, чтобы проникнуть в подземелье, и как затем выбраться из старой оружейной палаты. Для побега оставалось только дождаться, чтобы хоть часть богомольцев отправилась в обратный путь, — об этом Семен подаст через окошко условленный сигнал.

Если все произойдет, как задумал молодой помор, никто не догадается, каким путем совершил побег Василий Босый и, главное, кто ему в этом помогал; последнее было важно для Семена. Семен понимал, что обо всем ему в конце концов придется рассказать настоятелю, но это будет уже во время исповеди, тайну которой настоятель не сможет никому раскрыть[31].

Побывав последний раз у Василия Босого, Семен, как всегда, забрал в старой оружейной палате охапку рукописей и вышел на монастырский двор. Если бы он, находясь в подземелье, обратил внимание на камору, где сидел боярин, то увидел бы, что в ней никого не было; это, может быть, зародило бы в нем опасения.

Но он ничего не заметил и спокойно направился в свою келью. Тут его нагнал монах-лекарь. Глядя испуганно на Семена, он проговорил:

— Отец келарь велит отроку прийти к нему...

Руки монаха-лекаря сильно тряслись.

У Семена перехватило дыхание. Но ему удалось сделать вид, что ничего страшного не произошло: спокойно он ответил, что отнесет только свитки и тотчас явится к отцу келарю.

Еще более испуганно монах-лекарь продолжал:

— Отец келарь требует, чтобы отрок явился без промедления...

Семен в это время думал, что ему теперь делать: может быть, немедленно бежать, — но куда? И как быть с Василием Босым? А может быть, келарь ничего не знает и зовет совсем по другому делу?

Отдав свитки монаху-лекарю, Семен отправился к келарю. Здесь его поджидали двое монахов. Сомнений у Семена больше не оставалось: сейчас его схватят, закуют в кандалы и бросят в подземелье, а затем станут пытать. Он к этому готов — ни словом не обмолвится о Василии Босом, — может быть, узнику все же удастся бежать.

Спокойно перебирая четки, келарь велел Семену подойти к столу. Там была приготовлена бумага, лежало перо, стояла чернильница.

— Пиши! — коротко сказал келарь и велел монахам отойти к дверям.

Келарь начал диктовать. Когда он произнес: «Объявил мятежный боярин государево „слово и дело“, Семен вскочил. Келарь нажал своими жилистыми пальцами на его плечо, заставив снова сесть.

Дописав, Семен посыпал бумагу песком, свернул, перевязал и прикрепил к шнурку кусочек воска. Келарь оттиснул на воске свою печать, затем хлопнул в ладоши, и вошли еще двое монахов: один принес теплую одежду, другой — мешок, в котором, как скоро выяснил Семен, были съестные припасы.

Ему помогли обрядиться, дали в руки мешок и повели на пристань. Там было пришвартовано небольшое судно с крестом на мачте.

На палубе келарь сказал Семену:

— Только нам с тобой ведомо, что стоит в свитке. Если обмолвишься, царь не помилует. И что бы боярин ни говорил, никому ни слова.

Свиток он велел передать царю, к нему же отвезти и боярина. Когда Семен спрятал свиток под платье, келарь сказал: «Отправляйтесь с богом». На судне, кроме молодого помора, было четверо монахов из тех, что прислуживали у келаря.

Семен следил, как удаляются монастырские стены. Он вглядывался в подножие Корожной башни. «Сможет ли теперь без меня бежать Василий Босый или напрасно прождет сигнала», — думал он.

Очертания стен, башен и церквей стали расплываться — Семен не сразу понял, что глаза его наполнились слезами. Он вспомнил, как, подплывая прошлой осенью к монастырю, стремился поклониться мощам «преподобных святителей»; сейчас такого желания у него уже не появилось бы.

Когда Соловецкие острова скрылись за горизонтом, Семен спустился вниз. На койке лежал закованный в кандалы боярин Матвей Ягубовский. Снова, как под Корожной башней, они оказались лицом к лицу. Но сейчас боярин уже не узнал келейника настоятеля, он был еле живой, — отец келарь перестарался.

С часу на час Василий Босый ждал условленного сигнала. Но проходили дни, сигнала не было, не являлся больше и Семен.

Вдруг ранним утром разнесся грохот орудийной пальбы. По какому поводу палили из пушек, Василий Босый не знал, а выглянуть из своего окошка не мог.

Орудийная пальба всполошила весь монастырь. Сперва подумали, не враг ли напал. Келарь поднялся на одну из башен с подзорной трубой. К Заяцким островам, увидел он, подошли тринадцать кораблей, с солдатами на палубе. На мачтах развевались никому не ведомые белые флаги с синими полосами. Корабли становились на якорь, продолжая палить из пушек, но никаких приготовлений к нападению на монастырь келарь не обнаружил.

Вскоре небольшое судно вошло в губу Благополучную. Это было то самое судно, которое келарь отправил с боярином в Архангельск. Келарь поспешил на пристань.

Едва перебросили сходни, на берег сошел архимандрит. Благословив прибежавших встречать его монахов, архимандрит торжественно объявил: