Генри Хаггард - Дочь Монтесумы. Сердце Мира
– Там находится моя родина! – произнесла Майя не без некоторой гордости. – Нравится она вам, белый человек?
– Она мне так нравится, что я меньше, чем когда-либо, понимаю, зачем вы так хотите ее покинуть.
– Потому что, хотя в городе, его окрестностях и на дне озера хранится множество разных богатств, но нам приходится жить среди людей, и от них зависит наше счастье.
– Иные полагают, что счастье в нас самих, Майя! – сказал ей на это сеньор. – Я думаю, что можно быть счастливым в такой стране!
– Вы думаете так теперь, но когда очутитесь в городе, то измените свое мнение. Если бы вы действительно думали только обо мне, то нам лучше было бы остаться по ту сторону гор. Но вы стыдились бедной индейской девушки, которая оказалась достаточно красивой, чтобы вас прельстить, и которая имела счастье спасти вашу жизнь. Вам было бы стыдно жениться на мне по обычаям вашей родины и ввести в свой дом дочь сумасшедшего индейца, которого вы застали в руках шайки разбойников. Здесь же я как женщина имею высокую цену, более высокую, чем любая белая женщина…
– Вы несправедливы ко мне! Вам стыдно говорить со мной так без всякого повода!
– Быть может, я несправедлива, но нас ожидает много трудностей. Прежде всего Тикаль…
– Что нужно Тикалю? – спросил сеньор.
– Ему нужно жениться на мне и сделаться по закону касиком страны; во всяком случае, он не уступит меня без борьбы. Потом мой отец, преданный только двум господам: своим богам и своей стране, который видит во мне лишь орудие для своих целей. И в вас тоже! Наши светлые дни миновали, наступили черные, а за ними идет темная ночь. Там нам редко придется беседовать – я окружена придворными, которые следят за каждым моим шагом. Кроме того, за мной всегда наблюдает мой отец!
– Теперь и я начинаю сожалеть, что не последовал вашему совету остаться по ту сторону гор… Но не можем ли мы спастись бегством?
– Нет, поздно. Нас поймают. Остается только идти навстречу судьбе. Только поклянись мне теперь моими богами, или твоими, или чем угодно самым тебе дорогим, что, пока я жива, ты не изменишь мне, как и я буду верна тебе, пока не умру!
Она взяла его за руку и вопросительно посмотрела ему в глаза. В эту минуту Зибальбай, шедший все время впереди, случайно обернулся и увидел их.
– Подойди сюда, дочь, и вы, белый человек, и слушайте оба. Я стар, но зрение и слух у меня еще хорошие, хотя в пустыне я не придавал большого значения многому, что видел и слышал. Здесь, в моей стране, все иначе. Заметьте, белый человек, что Царица Сердца неизмеримо выше вас и на этой высоте должна остаться. Поняли?
– Вполне! – ответил сеньор, с трудом сдерживая свой гнев. – Но жаль, касик, что вы не сказали мне тогда, когда мы спасали вашу жизнь, что я недостоин вашей дочери, ведь без нас от вас остались бы теперь одни только кости!
– Вы были посланы богами, чтобы служить мне, и вы были мне нужны, – спокойно возразил Зибальбай. – Вы можете мне опять понадобиться. Если бы не это, то мы расстались бы за горой!
– Жаль, что этого не случилось! – воскликнул сеньор.
– Я тоже, быть может, об этом пожалею. Но вы здесь, а не там, и до конца вашей жизни. Мне хочется только сказать, что вы в моей власти. Одно мое слово может поставить вас очень высоко или зарыть глубоко в землю. Поэтому будьте осторожны и принимайте с благодарностью то, что вам будет дано, не оглядывайтесь – бежать нет возможности. Подчинитесь во всем моей воле, и вам будет хорошо. Если будете сопротивляться, я вас уничтожу. Я сказал. Теперь идите вперед, а ты, дочь, иди за мной!
Бешенство сеньора, кажется, не имело границ. Я опасался самых ужасных поступков, но умоляющий взгляд Майи его успокоил, как по волшебству.
– Я слышу ваши слова, касик. Вы правы, я в вашей власти, и мне бесполезно спорить с вами!
Мы двинулись дальше в указанном порядке. Подойдя к Зибальбаю, я сказал ему:
– Ты произнес резкие слова тому, кто мне брат, а следовательно, и мне!
– Я сказал то, что должен был сказать. Разве ты не слышал, что сообщил вчера индеец? Тикаль, мой племянник, правит страной вместо меня. Эта девушка, моя дочь, помолвлена с Тикалем, и только этим способом он может наследовать после меня трон. Если он считает меня мертвым и занял мое место, то ему не захочется уступить свою власть. Посуди сам, понравится ли ему и его друзьям, что белый человек нашептывает слова любви в уши моей дочери и держит ее за руку? Говорю тебе, Игнасио, что это одно может вызвать войну против меня. Вот почему я говорил резко, пока еще есть время. Ты должен мне помочь, потому что от этого зависят и твои планы, иначе они ни к чему не приведут!
Я ничего не ответил. Мы шли молча некоторое время и на повороте дороги столкнулись с шедшими нам навстречу носильщиками с паланкинами. Их было около сорока человек. Все они были высокие, хорошо сложенные, с правильными чертами лица, но все-таки отличались от людей моего племени. Выражение лиц у них было странное: не тупое, а какое-то безразличное; в глазах самого молодого носильщика можно было подметить подавленность, точно от тяжести пережитых его народом веков. Они были крепки и сильны, но не развит был их ум. Даже вид белого человека не поразил их. Они ограничились лишь замечаниями о длине бороды, о цвете волос. Зибальбаю они произнесли приветствие своими гортанными голосами:
– Отец, кланяемся тебе! – И простерлись перед ним ниц по знаку, данному старшим среди них.
– Встаньте, дети! – сказал Зибальбай, и они послушно встали, сохраняя полнейшее равнодушие ко всему окружающему.
С собой они принесли еду, и мы все принялись есть. Начальник отряда что-то тихим голосом докладывал касику, и я ясно видел, что эти слова не доставляли ему никакого удовольствия. Зибальбай торопился и вскоре отдал приказ садиться в паланкины. Мы двинулись с довольно большой скоростью. Я не переставал любоваться окружающей природой. Вся местность была старательно возделана. Если не было полей, то росла трава; рощи, часто попадавшиеся нам, были густы, в них можно было видеть диких коз и оленей, быстро убегавших при нашем приближении. Посевы состояли из хлебных злаков, сахарного тростника, плантаций кофе и какао.
К вечеру мы достигли деревни хлебопашцев. Дома были построены из необожженного кирпича, посредине села был сооружен алтарь с возложенными на него плодами и цветами. Большинство жителей только что вернулись с работы, о чем свидетельствовали следы земли на их обуви и платье. И на их лицах я опять увидел то же выражение безучастия ко всему. Женщины, очень красивые, по мнению индейцев, были в том же тяжелом настроении. При виде сеньора только немногие выражали любопытство, но через несколько секунд оно исчезало бесследно. Здесь почти не было детей. Поражало еще то, что одну женщину было почти невозможно отличить от другой, если они были одинакового возраста. Впрочем, ничего не было в этом удивительного: все жители составляли одну большую семью.
