Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Кэрвел склонил голову. И прижал к губам мягкие пряди в своих пальцах. Ива этого не видела. Не видела, но почувствовала, и душа ее забилась, будто крылья маленькой птички.
– Укиму-Джиим… – Шепот, вздох, трепет губ – такой нежный, что Кэрвел не слышал ни звука.
Если бы старый Тубоа был там в ту ночь, он, наверное, прочел бы странные предсказания в тихом шепоте ветра в верхушках деревьев. Такая уж была ночь – ночь, когда индейские боги тихонько перешептываются, славный карнавал, когда даже глубокие тени и звезды небесные дрожат, как живые, и рвутся что-то сказать на своем волшебном языке. Правда, кто может сказать, узнал бы или хотя бы заподозрил что-то такое старый девяностолетний Тубоа, чего не видел Кэрвел с его молодостью и уверенностью в себе. Завтра! Он придет завтра вечером! Так сказала ликующая Ива. Но старому Тубоа деревья шепнули бы другое: а почему не сегодня ночью?
Была полночь, когда полная луна поднялась над полянкой в лесу. В вигваме спала Нипиза. В тени можжевельника поодаль от костра спал Ба-Ри, а еще дальше, на опушке соснового бора, спал Кэрвел. Собака и человек очень устали. В тот день они проделали дальний путь и шли очень быстро – и поэтому ничего не слышали.
Но Буш Мак-Таггарт проделал путь еще дальше и шел еще быстрее. С рассвета до полуночи он покрыл сорок миль – и вышел на поляну, где прежде стояла хижина Пьеро. Дважды он окликал Нипизу с опушки, но ответа не было, и теперь Мак-Таггарт стоял в лунном свете и слушал. Нипиза должна быть здесь и ждать его! Он устал, но никакая усталость не могла усмирить разгоревшуюся в нем старую страсть. Она жгла его весь день, а теперь, когда была так близка к воплощению и триумфу, пьянила Мак-Таггарта, словно хмельное вино, струившееся по жилам. Где-то здесь, совсем рядом, ждет его Нипиза – ждет его! Он снова позвал ее и прислушался – сердце его колотилось от алчного предвкушения. Ответа не было. И тут на один головокружительный миг у него захватило дух. Мак-Таггарт принюхался – и уловил слабый запах дыма.
Главный инстинкт лесного жителя заставил его стать лицом к ветру, но это было лишь легчайшее дуновение под звездным небом. Больше он не стал звать Нипизу, а поспешил через прогалину. Нипиза там, где-то там, она уснула у костра, и от этой мысли у него вырвался глухой победоносный возглас. Он дошел до кромки леса – и слепой случай подтолкнул его на заросшую тропу; он двинулся по ней, и запах дыма все сильней и сильней щипал его ноздри.
Правда, тот же инстинкт лесного жителя заставил Мак-Таггарта двигаться с некоторой осторожностью. К тому же ночь была тихая-тихая. Под его ногами не сломалась ни единая ветка. Он раздвигал кусты настолько бережно, что они даже не шуршали. Когда он наконец вышел на полянку, где костер Кэрвела еще испускал в воздух завитки дыма, пахнувшего сосновой смолой, его шаги были до того легки, что не разбудили даже Ба-Ри. То ли в глубине души Мак-Таггарта еще оставались старые подозрения, то ли он просто хотел застать Нипизу спящей. При виде вигвама сердце у него заколотилось еще быстрее. На поляне было светло как днем, и вигвам был залит лунным светом, поэтому Мак-Таггарт заметил, что возле него сушится кое-какая женская одежда. Он приблизился мягко, как лис, и вот уже взялся за тряпичную занавеску у входа в вигвам, подавшись вперед, чтобы уловить тишайший шорох. Услышал дыхание Нипизы. Миг – и он повернул голову, и луна осветила его глаза. Они пылали безумным огнем. Потом, все так же беззвучно, он отодвинул занавеску у входа.
Так что не шум разбудил Ба-Ри, незаметного в черной тени можжевельника в десятке шагов от вигвама. Скорее всего, запах. Сначала дрогнули ноздри Ба-Ри, потом он проснулся. Несколько мгновений он буравил взглядом фигуру, скорчившуюся у входа в вигвам. Ба-Ри сразу понял, что это не Кэрвел. Давно знакомый запах – запах зверя-человека – лился ему в нос ненавистной отравой. Он вскочил на ноги и замер, и длинные его клыки медленно оскалились. Мак-Таггарт исчез. Из вигвама донесся шорох, какая-то возня, испуганный возглас внезапно разбуженного человека – а потом крик, глухой, придушенный, полный ужаса крик, и Ба-Ри, услышав его, выскочил из-под можжевельника с рычанием, сулившим смерть.
* * *
Кэрвел на опушке беспокойно зашевелился. Его разбудил непонятный шум, но от усталости ему поначалу подумалось, будто это сон. Наконец он сел, а потом, охваченный внезапным ужасом, вскочил и ринулся в вигвам. Нипиза выбежала ему навстречу:
– Укиму-Джиим, Укиму-Джиим, Укиму-Джиим! – Так она прозвала его. Она стояла вся белая, тоненькая, в ее глазах ярко отражались звезды – и, увидев Кэрвела, она с плачем протянула к нему руки:
– Укиму-Джиим, о, о, Укиму-Джиим…
Он услышал, как рычит в вигваме зверь и как стонет человек. И забыл, что явился сюда еще вчера, и с криком прижал Иву к груди, а ее руки обхватили ее за шею, и она всхлипнула:
– Укиму-Джиим… там чудовище… прямо там! Это чудовище с Лак-Бэн, и Ба-Ри…
Тут Кэрвел наконец понял, что происходит, подхватил Нипизу на руки и побежал прочь с поляны, подальше от этих звуков, которые становились все страшнее, все тошнотворнее. Только глубоко в лесной чаще он снова поставил ее на землю. Ее руки по-прежнему обвивали его шею, и Кэрвел ощутил, что всю ее трясет от дикого ужаса; судорожно всхлипывая, она посмотрела ему в лицо. Он привлек ее к себе – и вдруг склонился к ней и на миг ощутил, как прижались к его губам ее теплые трепещущие губы. И услышал ее шепот, нежный, слабый:
– О, о, о, Укиму-Джиим…
Когда Кэрвел вернулся к костру один, держа в руке кольт, Ба-Ри сидел перед вигвамом и ждал его. Кэрвел взял из костра горящую ветку и зашел в вигвам. Когда он вышел, лицо его было бледным как полотно. Он бросил ветку в огонь и пошел обратно к Нипизе. Он еще раньше укутал ее своими одеялами, а теперь опустился рядом с ней на колени и обнял.
– Нипиза, его больше нет.
– Нет, Укиму-Джиим?
– Да. Ба-Ри убил его.
У нее захватило дух. И тогда Кэрвел, прижавшись губами к ее волосам, прошептал ей, каким ему
