Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Это было в двухстах милях к северо-западу от Грей-Лун, и вскоре Кэрвел заметил, что Ба-Ри в те минуты, когда слышит непонятный зов, поворачивается уже не прямо к югу, а к юго-востоку. И теперь с каждым днем солнце поднималось все выше и выше, погода становилась теплее, снег под ногами подтаивал, и в воздухе ощущалось трепещущее, набирающее силу биение весны. Все это пробудило в Ба-Ри прежнюю тоску, сердце его сжималось от желания вернуться к одиноким могилам там, на Грей-Лун, к сгоревшей хижине, к заброшенному вигваму у озерца, к Нипизе. Ему снились всякие сны. Он снова слышал тихий нежный голос Ивы, ощущал прикосновение ее руки, снова играл с ней в лесной тени, а Кэрвел сидел и смотрел, как он мечется во сне, и не мог понять, что же такое видит и слышит его пес.
В апреле Кэрвел потащил свои меха на станцию Компании Гудзонова залива Лак-ла-Биш, которая лежала еще севернее. Ба-Ри прошел с ним половину пути, а потом – потом Кэрвел вернулся в хижину и обнаружил его там. И до того обрадовался, что обнял пса за шею и прижал к груди. Они прожили в хижине до самого мая. Набухли почки, и от земли повеяло ароматом зелени.
Потом Кэрвел нашел первые голубые подснежники.
Той же ночью он стал собираться в путь.
– Пора в дорогу, – объявил он Ба-Ри. – Знаешь, я тут передумал. Мы возвращаемся. Вот туда.
И показал на юг.
Глава XXX
Кэрвел двинулся на юг в странном настроении. Он не верил в предзнаменования, ни в хорошие, ни в дурные. Суеверия не играли в его жизни особой роли, но ему были свойственны как любознательность, так и тяга к приключениям, а годы одиноких странствий научили его на удивление отчетливо представлять себе все на свете – то есть, можно сказать, одарили его необычайно развитым воображением. Он видел, что какая-то непреодолимая сила манит Ба-Ри обратно на юг, причем влечет не просто вдоль меридиана, а в определенную точку на нем. Безо всяких на то причин все это интересовало его все сильнее и сильнее, а поскольку его время ничего не стоило, а странствовал он бесцельно, он решил поставить опыт. Первые два дня он проверял курс своего пса по компасу. Точно на юго-восток. На третье утро Кэрвел нарочно двинулся прямо на запад. И тут же заметил перемену в Ба-Ри: поначалу тот стал беспокоиться, а потом понуро и покорно поплелся за хозяином. К полудню Кэрвел снова резко свернул на юго-восток, и к Ба-Ри тут же вернулся прежний пыл, и он побежал впереди хозяина.
После этого Кэрвел много дней шел туда, куда вел его пес.
– Может, я совсем идиот, старина, – проговорил он как-то вечером, словно извиняясь. – Но меня это развлекает, к тому же мне все равно надо добраться до железной дороги, прежде чем попаду в горы, – поэтому какая разница? Я в игре – при условии, что ты не приведешь меня обратно к тому типу с Лак-Бэн. Вот ведь дьявол! Или ты метишь на его охотничью тропу, чтобы поквитаться с ним? Если да, то…
Он выпустил облако дыма из трубки и пристально поглядел на Ба-Ри, а Ба-Ри, положив морду между передними лапами, поглядел на него в ответ.
Через неделю Ба-Ри ответил на вопрос Кэрвела, свернув на запад, чтобы обойти станцию Лак-Бэн по большой дуге. Днем они пересекли тропу, на которой стояли ловушки и западни Буша Мак-Таггарта. Ба-Ри даже не приостановился. Он направлялся строго на юг и временами убегал вперед с такой скоростью, что Кэрвел терял его из виду. Ба-Ри еле сдерживал сильнейшее волнение, и он скулил, стоило Кэрвелу устроить привал – и всегда при этом принюхивался, глядя на юг. Весна, цветы, пробивающаяся трава, пение птиц, сладкие ароматы, разливающиеся в воздухе, – все это возвращало его в то блаженное Вчера, когда он принадлежал Нипизе. Ба-Ри не умел рассуждать, и в его мыслях больше не было места зиме. Долгие месяцы холода и голода остались позади и были забыты – теперь его переполняли новые мечты. Вернулись птицы, цветы, голубые небеса – и он считал, что с ними наверняка вернется и Ива и что она уже ждет его совсем близко, вон там, за опушкой зеленого леса.
Тут уж Кэрвелом овладело не просто любопытство. Странное настроение превратилось в неотвязную глубинную мысль, в беспричинное предвкушение, сопровождающееся ощутимым трепетом подавленного волнения. Когда они с Ба-Ри очутились у бобровой колонии, у Кэрвела возникло стойкое чувство, что их ждут невиданные приключения. После колонии Сломанного Зуба Ба-Ри повел его к ручью, где рыбачил когда-то Уакайю, черный медведь, а оттуда – прямиком на Грей-Лун.
Стоял чудесный день, солнце только-только перевалило за полдень. Было так тихо, что журчание вешних вод, певших в тысяче родников и ручейков, наполнило леса сонной музыкой. Багряный кинникинник блестел на теплом солнце, как кровь. На прогалинах воздух был напоен ароматом голубых подснежников. Птицы уже нашли себе пару и теперь вили гнезда на деревьях и в кустах. После долгого зимнего сна природа принялась за работу во всей своей красе. Стоял унекепесим – месяц супружества, месяц новых гнезд, и Ба-Ри возвращался домой. Не для того, чтобы найти себе подругу, а просто к Нипизе. Он точно знал, что она здесь, может быть, там же, на краю оврага, где он видел ее в последний раз. Еще совсем немного, и они снова будут играть, как играли вчера, позавчера и за день до этого, – и Ба-Ри тявкал от радости, заглядывая в лицо Кэрвелу, и тащил его вперед все быстрее и быстрее. Потом они вышли на поляну, и Ба-Ри снова застыл как изваяние. Кэрвел увидел обугленные руины сожженной хижины – а потом две могилы под высокой сосной. И медленно повернулся обратно к Ба-Ри, который слушал и будто ждал чего-то. Кэрвел начал понимать, что произошло. Горло у него перехватило, и он не сразу, с усилием выговорил:
– Ох, Мальчик, похоже, ты дома.
Ба-Ри его не слышал. Он вскинул голову, нацелил нос в голубое небо и принюхался. Какой запах доносился до него вместе с ароматами леса и зеленого луга? Почему он так задрожал, но не тронулся с места? Что он учуял? Кэрвел задавался всеми этими вопросами и всматривался вокруг в поисках ответов. Ничего. Только смерть – смерть и запустение, и больше ничего. И в
