Игорь Ковлер - Проклятие Индигирки
Опять, как вчера в лодке, Перелыгин удивился, слегка улыбнувшись, но Батаков отошел в сторону, наклонился у серого отвала, поросшего редкой травой, поковырял носком сапога слежалую землю и сунул Перелыгину большой кристалл горного хрусталя.
– Держи сувенир, отмоешь – засверкает.
– Я все думаю, почему раньше с Унаканом не разобрались? – Перелыгин повертел в руках хрусталь, посмотрел сквозь него на солнце, но грязный кристалл не сверкал.
– Не могли, значит, – хмыкнул Батаков. – Кто теперь разберет. – Он шел, высматривая что-то впереди. – После «Дальстроя» порядки поменялись.
– Ты же знаешь, сколько было месторождений изгажено. – Перелыгин положил хрусталь в сумку, висевшую через плечо вместе с фотоаппаратом. – Одним больше, одним меньше, в межвременье в самый раз было рвануть десяток тонн. – Он обвел взглядом остатки лагеря. – Непонятно. Потом поздно стало.
– Разубоживание – это вредительство, за него ни при, ни после «Дальстроя» по головке не погладили бы, – твердо сказал Батаков. – Никому в голову не пришло бы. Не те люди. – Он замолчал, шагая развалистой медвежьей походкой.
– Не пойму я что-то, Ильич… – Перелыгин, щурясь от солнца, поглядел сбоку на широкое, нахмуренное лицо Батакова. – То ты о вредительстве толкуешь, то – не те люди. Не те, потому что голову в петлю не сунули? В чем тогда порядок – не допускать вреда или исполнять приказы?
– Много ты понимаешь! – просипел Батаков. – Вокруг золота всякой мути – до дна не донырнешь. Приказы! – Он резко остановился. – А ты как думал? Есть свой строй, своя рота. Отстанешь – чужой! – Он стрельнул недобрым взглядом. Ему не нравился разговор.
– Между прочим, Градову предлагали Унакан, – сказал Перелыгин. – Отказался.
– Твой Градов был пижоном и чистоплюем. – Глаза Батакова сердито вспыхнули. – Умник! О правилах жизни много думал, грязная работа – не для него.
– Что ж так зло-то о покойнике, мне казалось, вы друзьями были… – При одной мысли о случившемся весной Перелыгин почувствовал внутри холод.
– Любил я его, любил, и дружили мы, – зло просипел Батаков. Лицо его покраснело, голос понизился почти до шепота. – Но какого дьявола себя дырявить? – Он вплотную приблизился к Перелыгину, глядя в зрачки. – Зачем? – Губы его дрожали и были мокрыми от слюны. – Следствие всю артель перетряхнуло – полный ажур! Что же мне тогда делать прикажешь? – Он, тяжело дыша, неловко отпрянул от Перелыгина, зацепился сапогом за корневище лиственницы, выругался, пыхтя и пригнув голову, двинулся дальше.
В его душе вызревал неприятный разлад. С ним тоже говорил Пухов, и сразу возникла привычная ясность приказа – ради пустого интереса начальство такие разговоры не заводит. «Надо – сделаем», – по-военному отрапортовал Батаков.
Потом зачем-то в игру хотели включить Градова. В то, что из-за такой ерунды он бросился стреляться, Батаков не верил, но что же тогда случилось?
Он не понимал, почему обе правоты не сходятся в одну, а расходятся все дальше, грозя ему опасностью оказаться вне строя. Чертова привычка подчиняться! За нее он имел сполна: воли, денег и власти в своем глухарином уделе. Не хочется это терять, сдаваясь на волю эфемерному «если».
Чем сильнее давили сомнения, тем больше ему не хотелось, чтобы корысть опять застлала глаза, не хотелось всегда помнить об этом. Отказаться – и уйти, пока не поздно! Достойно, со своей правдой, потому что той, другой, правде о себе, известной только ему, он не хотел остаток жизни смотреть в лицо.
Они уже сидели в машине, но Батаков медлил, положив широкие ладони на руль. Сбоку Перелыгин увидел, как тихое, колеблющееся движение прошло по его щекам. Глядя вперед, он сказал:
– Не знаю, кто окажется правым, но я без полной ясности в эту кашу не полезу, хотя и стреляться не побегу. – Все не заводя мотор, он тяжелым взглядом посмотрел на Перелыгина. – Ты тоже не очень резвись, – наставительно просипел он. – Из омута щуки выплывают – сожрут, не поперхнутся.
Перелыгина тронуло откровение Батакова. Он дружелюбно улыбнулся, пропустив предупреждение мимо ушей. Что может угрожать его вечной жизни теперь, когда он знает о золоте всё! Только много лет спустя он понял, как легки и наивны были его мысли. Но тогда он не задумывался об опасностях, которых не знал.
Глава тридцать первая
Пунктир времени
✓ Начало политического и экономического кризиса, резкое падение темпов экономического роста, подъем рабочего движения, усиление развала потребительского рынка. Введение ограничений на вывоз товаров из регионов и талонной системы.
✓ Состоялась Всесоюзная перепись населения.
✓ На Ленинградском объединение «Невский завод» рабочие неоднократно прекращали работу, требуя повышения оплаты труда.
✓ С подмосковного аэродрома отправился в первый полет новый экономичный среднемагистральный лайнер «Ту-204».
✓ Вступила в строй 3-я нитка главного конвейера в Камском объединении по производству большегрузных автомобилей.
✓ В Витебске выпустило первую продукцию совместное советско-западногерманское предприятие «Белеест», которое объединило витебскую обувную фабрику «Красный Октябрь» и фирму «Саламандер» (ФРГ).
✓ Полковнику А. Руцкому вручены орден Ленина и медаль «Золотая Звезда».
✓ Введена особая форма управления в Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР.
✓ М. Горбачев сообщил Президенту США дополнительные подробности предстоящего сокращения советских вооруженных сил.
✓ Создано первое советско-американское предприятие по производству техники для здравоохранения.
✓ В Тбилиси открылось регулярное движение поездов метрополитена на участке протяженностью 2,2 километра.
✓ В ряде районов Таджикистана произошло землетрясение, повлекшее за собой разрушения и человеческие жертвы.
– Сначала вы понемногу, как кажется вам, незаметно, меняете правила игры, но если эта игра – жизнь большой страны, то, согласитесь, это уже совсем не игра, – размышлял вслух немолодой попутчик Перелыгина, протирая перед завтраком руки влажной пахучей салфеткой, – геолог, профессор из Ленинграда, летевший домой из научной командировки в Верхоянье. – Так вот… – Он опустил откидной столик на спинке переднего кресла. – Вы меняете правила, но в один прекрасный момент понимаете, что жизнь изменилась и требует от вас все больших перемен, а главное, меняет вас самих, не спрашивая, хотите вы того или нет, и тут не до моральных предрассудков.
