Иван Кычаков - Искатель. 1969. Выпуск №6
— Госпожа Вадбольская, — сказала она, заслоняя собой Вильгельмину, — мы очень рады, что вы, наконец, посетили нас…
Княжна, не успевшая оправиться от наглой выходки Вильгельмины, попятилась. Она чувствовала, что сейчас произойдет что-то ужасное.
— Разрешите передать протест.
— Протест? — стараясь быть спокойной, переспросила княжна. — Это еще что за новость?
Она боялась, что Вильгельмина опять передразнит ее, все засмеются и…
Но в камере стояла тишина.
— Мы атеистки, — тихо продолжала Фрида, — и после вечерней проверки читать молитву не станем.
Княжна изо всех сил старалась сдержать себя — ехидная усмешка Вильгельмины так и жгла ее.
Она знала, что политические хотя и стоят во время вечерней молитвы в строю, но саму молитву не произносят. И никак не ожидала, что поступит такое прямое и такое наглое заявление.
Пока она пребывала в некотором замешательстве, рядом с Фридой встала Вера Королева.
— И еще мы заявляем, — звонким от волнения голосом сказала Вера, — что «Боже, царя храни» петь отказываемся.
И тут зашумела вся камера, кричали все: и Наташа, и Аннушка, и Вильгельмина.
— Мы не станем прославлять самодержца!
— Это произвол!
— Мы не потерпим!
— Объявим голодовку!
Они кричали, со всех сторон наступая на княжну.
Спыткина отскочила к стене. Федоров, засучив рукава, пятился к двери. И лишь одна Вадбольская все еще старалась сохранить присутствие духа. Ноздри у нее расширились, жирная складка на лбу проступала четко, как обруч.
— Прекратите! — завизжала она так, что по всему коридору прокатилось странное эхо.
Наступила тишина.
— Боже мой, — хватаясь за лоб сухими пальцами, простонала княжна. — Что за люди, боже, какие гадкие люди! Уж кажется, я, я ради них делаю все, все…
Она не находила слов и, казалось, вот-вот разрыдается.
Теперь она ненавидела всех этих людей, и не только каторжанок, но и Спыткину, которая вовремя не доложила о настроении заключенных, и Федорова, который своим наглым враньем поставил ее под удар.
— Да, — опять тихо произнесла Фрида, — вы — культурная, вы — княжна, да к тому же, как мы слышали, вы представительница Красного Креста. Гуманистка.
По худенькому лицу Фриды пробежала усмешка.
— Но… — она сделала паузу и так посмотрела на княжну, что той и в самом деле сделалось дурно, — наш несчастный тюремный паек все время урезают, ни в чем не повинные девочки уголовных живут в этом кошмаре, а вы, да-да, вы, известная гуманистка, бьете уголовных по щекам.
Этого княжна вынести не могла.
— В карцер, в карцер ее, мерзавку! — захрипела она, не помня себя от гнева.
Голос ее тут же окреп, и, исступленно тыча пальцем в сторону Веры, она уже кричала в полную силу: — И эту, эту… в карцер, на хлеб и на воду!
— Браво, браво, госпожа Вадбольская! — закричала Вильгельмина, смеясь и хлопая в ладоши. — Наконец-то вы показали свое истинное лицо!
Княжна ожидала всего: грубых выкриков, истерик и слез, — но смеха?.. Смеха она даже предполагать не могла.
«Боже, — думала она, хватаясь пальцами за виски, — сейчас я упаду, и эти твари будут смеяться надо мной. Нет, нет, надо немедленно прекратить эту дикую сцену. А завтра…»
Но что будет завтра, она не знала.
Изо всех сил стараясь сохранить начальственную осанку, она повернулась, вышла в коридор и пошла, все убыстряя и убыстряя шаги, желая одного — поскорее очутиться в своем кабинете, где можно будет дать волю злым удушающим слезам.
Надзирательницы, стоящие в коридорах и на лестничных площадках, со страхом смотрели на ее летящую совиную фигуру.
* * *На жест Спыткиной, приказывающей следовать в карцер, Фрида ответила робкой улыбкой. Эта кротость покоробила Федорова.
Еще в начале скандала в нем шевельнулся червячок злобы, дикой и безотчетной, глаза округлились и засверкали, ноздри раздулись, а губы сломались в странной улыбке.
Теперь он хотел, чтобы скандал продолжался, чтобы можно было «отвести душеньку», дать волю застоявшейся мускульной силе — хватать, ломать, бить.
Он перевел взгляд на Веру, и та, сжавшись, попятилась.
Фыркнув, он кинулся на нее. В камере раздался визг и крик — женщины, стараясь защитить Веру, бросились на надзирателя. А он, хохоча от внутреннего ликования, раскидал их в стороны, схватил Веру и поволок к двери.
Девушка отчаянно отбивалась — хлестала надзирателя по голове и плечам, пыталась ухватиться руками за дверь. Но силы были явно не равны. Федоров легко заломил ее, руки за спину, в дверях нарочно согнул ее так, чтобы она ударилась головой о косяк, на лестнице, ведущей в подвал, швырнул, и она покатилась по ступеням.
Но главное было впереди.
Перед открытой дверью карцера Федоров остановился, заглянул в переполненные слезами Верины глаза и, осклабясь, подмигнул. В ту же секунду последовал резкий толчок.
Влетев в темноту карцера, Вера упала, и острая боль прожгла все тело.
А Федоров, стоя в двери, хохотал — он знал, что доска с гвоздями, которую он клал для потехи, сработала.
— Ну, что, милка, воешь? — без злобы бросил он, обрывая смех. — Вот то-то…
И, захлопнув дверь, дважды повернул ключ.
Схватившись руками за правую ногу (тюремные тряпичные тапочки соскочили во время потасовки), Вера ощутила что-то липкое, догадалась, что это кровь, и осторожно начала ощупывать пространство вокруг себя. Рука ее укололась о что-то острое — это были гвозди, вбитые в узкую доску, брошенную на пол.
— Негодяй, какой же негодяй! Он нарочно кинул меня на гвозди… Господи, сколько в людях звериного, животного!
Вера плакала, но не от боли в ноге, а совсем от другой боли, которую ничем не заглушить.
«Все, все пропало, — глотая слезы, думала Вера. — Шуру и ее друзей схватят. И Федоров будет ликовать и смеяться, подлец. И княжна станет опять глумиться над нами…»
Мысль о княжне заставила напрячься.
Прежде всего надо как-то унять кровь.
Вера оторвала от полы халата узкую полоску, с трудом забинтовала ногу и, чувствуя, как медленно напитывается кровью плотная материя, затихла, закусив губу.
* * *Когда начальник Московского охранного отделения, подергивая бритой щекой и понизив голос до шепота, уведомил, что в четверг, второго июля, через Москву в столицу проследует из Полтавы наместник его величества на Кавказе генерал-адъютант, генерал от кавалерии граф Воронцов-Дашков, Пересветов внутренне вздрогнул.
«Кажется, мое время пришло», — подумал он.
— Этим же курьерским поездом к нам в Москву прибудет… — тут начальник сделал паузу и медленно обвел всех тяжелым взглядом, — прибудет товарищ министра внутренних дел.
