Эжен Сю - Плик и Плок
Когда ученик штурмана уже больше ничего не видел, то протер глаза, посмотрел еще раз и сошел вниз с донесением, которое всех весьма удивило; прекратили исповедь с обещанием после снова продолжить ее, и вахта бакборта, по приказанию капитана, взошла на палубу. Ветер дул с меньшей жестокостью, но ночь была светла; для избежания рысканья корабля, поставили к рулю исправного матроса, и продолжали плыть на запад.
Некоторое время они шли по этому направлению, как вдруг вахтенный на баке матрос закричал: «Корабль с штирборта!»
Все кинулись и при свете фонарей увидели тартану, совершенно разбитую! тартану, которую они преследовали с самого вечера; тартану, бывшую первой причиной всех их бедствий!
— Наконец, — возопил капитан береговой стражи, — Пресвятая Дева нам покровительствует! и Бог правосуден; ты нам заплатишь, проклятая тартана, за смерть наших собратьев.
И несмотря на неукротимость ветра, он старался поставить шлюп в траверс.
ГЛАВА VIII
«Рака Св. Иосифа»
Рог miedo?.. no senor...
Из страха? нет, государь!
Кальдерон.— Яго, Яго! — кричал капитан люгера «Рака Св. Иосифа». — Яго, правая моя рука, поставь канониров к орудиям.
— Капитан... я...
— Ты дрожишь, кажется?
— Нет, капитан, но левант крепко подействовал на мои нервы.
— Клянусь Христом! пусть так. Что можно подумать, видя, что лейтенант командуемоего мною судна трясется, как водорез перед бурей. Канониры, к орудиям; прочие, брасопь паруса в бакштаг, переймем ветер этой тартаны, черт ее возьми! и обходя корму, выстрелим по ней залпом. Слава Богу, левант утихает!.. Ах, клянусь Пресвятой Девой! славный будет праздник для жителей Кадикса, когда ты вступишь в него с цепями на руках и на ногах, с твоим демонским экипажем! Проклятая собака! — говорил простодушный Массарео, показывая кулак размачтованной тартане, покойной и мрачной, колебавшейся по произволу волн.
— Да, да, — продолжал Массарео, — божусь Святым Иосифом, меня не обманешь! Ты шевелишься, как томбуй[9], нарочно, чтобы я подошел к тебе на расстояние багра... Тогда ты накинешь на мой бедный люгер серную рубаху, которая выжжет его до щепки!.. или сыграешь со мной какую-нибудь другую бесовскую шутку; но Богородица не оставит старого Массарео. Не раз он вырывал богатые гальоны Мексики из когтей этих окаянных англичан, которые также в этом деле-то были крепко смышлены! Еретики! — И он перекрестился. Потом, обратясь к кормчему: — Держись ближе к ветру, поднимайся, поднимайся же, дурачина, да будь готов дать рей.
Левант слабел чувствительно, и по облакам, быстро поднимавшимся с горизонта, и по колебанию ветра, заметно было, что он обращается на юг. Звезды скрылись, и ночь, до этого весьма ясная, вдруг потемнела. Тартана погрузилась во мрак, одна только огненная точка сверкала на ее корме, по направлению каюты, но ни малейшего шума не слышно было на судне, и никто не показывался на палубе.
Капитан сторожевого люгера, удачно исполнив перемену галсов, пустился прямо и приблизился к тартане на половину пистолетного выстрела. Затем он позвал своего лейтенанта; но тот, полагая что его хотят заставить командовать орудиями, исчез с быстротой молнии.
— Яго! — повторил Массарео.
— Он в трюме, господин капитан, говорит, будто по вашему приказанию, для присмотра за выдачей зарядов!
— Негодяй! Клянусь Святым Иаковом! Пусть его приведут живого или мертвого на палубу; а ты, Альварец, подай мне мою боевую говорную трубу.
Тогда храбрый Массарео обратил к безмолвной тартане широкое отверстие инструмента и закричал:
— Алло!.. На тартане!.. Гей!
Потом опустил трубу, приложил руку улиткой к своему уху, чтобы не потерять ни одного звука, и слушал внимательно.
Ничего... глубокая тишина...
— Что? — сказал он штурману, находящемуся возле него.
— Я совершенно ничего не слыхал, господин капитан; сдалось мне только что-то похожее на стон; но ради неба, не полагайтесь на это! Заговорите лучше с ними добрыми пушечными выстрелами, клянусь Святым Петром! Они поймут этот язык, ибо наш храбрый адмирал Галледо, царство ему небесное, — он снял шапку и продолжал: — наш храбрый адмирал всегда говорил, что это всеобщий язык, и что...
— Тише, Альварец, тише! Молчи, старый морской угорь. Мне показалось, что-то пошевелилось на палубе. — И снова, приставив ко рту огромную трубу, закричал:
— Алло!.. С тартаны!.. Гей!.. Отправьте бот к нашему судну, или мы вас потопим...
— Как проклятых собак! — прибавил Альварец.
— Замолчишь ли ты? Они, может быть, отвечали, а твой глупый язык, который дробит, как скрип штурвала, помешал мне расслышать, — сказал капитан, снова начав с решительной горячностью:
— В третий раз, гей! с тартаны!.. отвечайте... или я открою огонь.
На сей раз довольно явственно было слышно продолжительное стенание, не имевшее в себе ничего человеческого и заставившее побледнеть капитана Массарео на его вахтенной скамье.
— Капитан, если вы мне верите, — сказал Альварец, крестясь, — то скорее дадим залп и поворотим назад; ибо я вижу Кастора и Поллукса, летающих на корме, и, клянусь Пресвятой Девой, здесь не совсем ладно.
— Это уж слишком! — вскричал Массарео. — Святой Павел, молись за нас! Ну, во славу Бога! Канониры, к орудиям, заряжайте. Хорошо! Перекрестись. Хорошо! Теперь, пали!.. пали!.. правая сторона.
Залп раздался, и блеск его, осветив на мгновение тартану, отразился яркими лучами в темных водах. Когда беловатый дым пороха рассеялся, опять стало видно мрачное, безмолвное судно с его светящейся точкой на корме, заслоняемой время от времени тенью, ходившей взад и вперед по каюте.
— Ну, что, Альварец? — спросил Массарео, не понимавший причины упорства атакуемой тартаны.
— Все ядра чисто попали в дерево, сударь; а этот проклятый и не трогается. Но я готов божиться моими четками, что на судне есть народ.
— Непонятная вещь, — сказал Массарео с беспокойством, — я прикажу отплывать в море, а между тем, ты, я, канонир Перес и этот трус Яго, который, впрочем, изрядный советчик, мы потолкуем о мерах, какие должны предпринять.
Развернули оверштаг, поднимаясь на запад; Яго был притащен. Четыре члена совета собрались, и заседание открылось.
Ни одного плана еще не было решено, как рассудительный Яго вскричал:
— С помощью Богородицы вот что я сделаю! Вооружу шлюпку, приближусь к проклятой тартане и возьму ее абордажем!.. А! приятели, что вы на это скажете?
Его приятели думали об этом средстве, как об единственном, которое можно было благоразумно употребить; но воздерживались также говорить о нем, зная, что тот, который предложит этот способ, без сомнения, будет обязан привести его в исполнение. Непонятная смелость Яго вывела их из затруднения, и все в один голос начали хвалить и поздравлять творца этого удивительного плана кампании, который увидел, но уже поздно, в какое он ввязался опасное положение.
