Юрий Карчевский - Схватка с чудовищами
В землянке мне отвели спальное место в командирском отсеке.
Чтобы ты представляла себе мой новый „дом“, опишу его. Землянка на двести человек. От входа и почти до конца ее — „спальные места“ в два яруса. Матрацами служат маты, умело сплетенные из березовых прутьев. Подушка — котомка, с которой пришел. Одеяло — ватная куртка. При входе в землянку, слева, — каптерка старшины. Справа — чугунная печка, которую топит дневальный. На противоположном конце землянки — командирский отсек и огромный стол для занятий.
В первый же день пребывания я позволил себе убрать с дороги кем-то оставленное пустое ведро и тут же услышал окрик дневального:
— Товарищ политрук, не трогайте ведро! Старшина ругаться будет!
Пришлось подчиниться, поставить ведро на место, где стояло. Хотя оно и другим людям мешало. А что делать?..
Старшина Борис Куделин, это — всегда порядок и дисциплина в роте. Он давно мог бы стать офицером, но сколько ни предлагали ему, отказывался. За плечами двадцать лет сверхсрочной службы в армии. Тяготы военной службы его никогда не смущали. Да и другой жизни он просто не знал, не желал знать. Статный, красивый усач всегда чисто выбрит, подтянут. От пистолета „ТТ“ отказался. В качестве личного табельного оружия предпочитает наган. Рабочий день у него — круглые сутки.
В пять утра старшина объявляет подъем и, каким бы ни был мороз, выстраивает роту на площадке перед входом в землянку. Командует снять нижние рубашки и вывернуть их наизнанку. Подходит к каждому из двухсот бойцов и при свете фонаря лично осматривает их. Не дай Бог, если у кого обнаружится хотя бы гнида! Тут же в жарилку, в баню. И не смей прекословить! Потом зарядка, которую проводят взводные командиры, обтирание снегом, бритье. И тоже под его контролем.
Однако пятна встречаются и на солнце.
Одной из многочисленных моих обязанностей как политрука было еженедельное дежурство на пищеблоке полка. Это значит: присутствовать при закладке продуктов в Котлы, снимать пробу готовой пищи, выслушивать жалобы солдат, принимать меры к устранению безобразий. В иные дни, порой поесть было некогда. И тогда старшина приносил с кухни для себя и меня чай и котелок с перловой или гороховой кашей. Однажды я отказался от его услуг.
— Так ведь я из уважения к тебе, политрук, — удивился он.
— Спасибо, старшина, я так и понимаю. Но в котелке вместо положенных 27-ми аж добрых 100 граммов мяса!
— Ну так что? Или ты не стоишь того?
— Давайте договоримся. Нас всех постигла одна беда и лишения должны делиться поровну. Политрук будет есть в три горла, а два солдата зубами щелкать! Так не пойдет, товарищ старшина.
В последующем он приносил уже нормальную порцию. Показывал мне и свой котелок, хотя я не требовал этого:
— Видишь, и у меня столько же…
Другая „достопримечательность“, которую я хочу представить тебе, Валюша, — командир батареи Кракович. Да, да, тот самый лейтенант, который угрозой оружия понуждал больного и уже немолодого человека есть баланду. Вспомнила?
Молодой, симпатичный, он был взрывной по характеру и редко когда говорил спокойно. С подчиненными вел себя зазнайски и даже надменно. Словом ли, жестом, сам того не понимая, обижал людей. С начальством же вел себя заискивающе. А как-то после учебных стрельб из миномета сержант обратился к нему — „товарищ лейтенант…“. Не успел сказать, что хотел, как тот набросился на него:
— Какой я тебе лейтенант! Обращайся ко мне — товарищ старший лейтенант!
— Я вижу, у вас в петлицах два кубаря, — смутился сержант.
— Возвращайся в строй и обратись, как я требую! — приказал Кракович.
Сержант подчинился. Но потом между собой люди его называли — „страшный лейтенант“. Мимо такого поведения командира батареи, как политрук, я не мог пройти. Улучив момент, когда остались вдвоем, поинтересовался:
— Чем вызвано требование называть вас „старшим лейтенантом“, когда всем известно, что вы — лейтенант?
— На меня послали представление в Москву. Это тебе что, не основание? — Кракович уже закипал.
— Основание может быть одно — приказ Наркома обороны.
— Понятно. Ты хочешь сказать, что я — самозванец?
— Безусловно. И не только это. Так повести себя в отношении подчиненного, когда тот обратился к командиру своему по уставу, мог только самодур. Вы превратили себя в посмешище.
— Знаешь, что! — Он готов был растерзать и стереть меня в порошок. — Ты много на себя берешь. Яйца курицу не учат! Ты гражданский институт кончал, а я — военное училище. Политрук… А то поставлю тебя по стойке „смирно“ и — кругом, шагом марш! Можешь и на губу у меня загреметь!
Я понял: так он разговаривает со мной потому, что я сдачи дать не могу. Треугольники у меня в петлицах, а не кубики, не шпалы, не ромбы. Но ведь я прав.
— Ну вот что, товарищ лейтенант Кракович, — обратился я к нему. — Я помню вас и тремя неделями раньше. Тогда вы и вовсе приставили пистолет к груди больного человека, чтобы заставить его есть то, что ему во вред.
— Он отказывался от еды!
— Если что-либо подобное повторится, придется поставить вопрос перед командованием об отзыве из Москвы представления о присвоении вам очередного воинского звания старший лейтенант, а возможно, и вовсе о разжаловании в рядовые…
— Руки коротки! — прокричал опешивший Кракович и выскочил из землянки.
Милая Валюша! Ты не представляешь, чего стоил мне этот разговор. Выносить на начальство я его не стал. Не в моем характере. Сперва надо самому воздействовать на зарвавшегося командира батареи. Я думаю, ты не осудишь меня за это? Нет? Вот так-то лучше!
И все же, надо отдать должное Краковичу: он изменился к лучшему. Но, знаешь, почему-то не верю я ему. И в разведку с ним не пошел бы. Да и в атаку тоже.
Политподготовка в роте сводилась главным образом к разъяснению приказов Верховного Главнокомандующего и информации о положении на фронте, как это освещалось в сводках Совинформбюро.
Основное время было посвящено изучению уставов Красной Армии, строевой и боевой подготовке. Представляешь, Валюша, всего десять винтовок на батарею! Из них только стрельбы ведем. Штыковой же бой отрабатываем, вооружившись березовыми палками. Совсем как в доисторические времена, когда с дубинкой шли на мамонта.
Одеты бойцы в то, в чем прибыли в Сурки. Хуже обстояло с обувью. Одному солдату не было в чем выйти на улицу, и я приказал ему оставаться в землянке, изучать материальную часть винтовки и гранаты. Каково же было мое удивление, когда вдруг увидел его на полигоне! Обмотав ноги тряпками, он пробежал три километра по мерзлому снегу почти босиком.
