Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2
— Слышал, что рассказывает корреспондент «Фигаро»? Рабочие многих заводов и фабрик все еще сражаются с солдатами.
— Студенты тоже. Против Технического университета брошены танки и боевые вертолеты. Говорят, путчисты применяют фугасы и напалм...
— Господи, какой ужас! — ахнула американка.
Рыжеволосый оператор Би-Би-Си, примостившийся с кинокамерой на кончике дивана, возмущенно — даже веснушки на его лице побледнели — жаловался заведующему бюро еженедельника «Ньюсуик» Джону Барнесу, что вчера, когда он пытался из гостиницы снять штурм «Ла Монеды» («Это же моя профессия, Джо! Именно за это мне платят деньги...»), по окну («Без предупреждения!») открыли с улицы огонь...
— По нашему телетайпу получено сообщение: в Вашингтоне осторожно взвешивают все «за» и «против» деликатного вопроса о признании хунты. — Корреспондент Ассошиэйтед Пресс перешел на доверительный шепоток.
— Почему осторожно взвешивают? И почему этот вопрос деликатный? — изумился обычно непроницаемо-замкнутый шеф отделения «Синьхуа» в Чили. С аляповатого значка, приколотого над карманом его синей куртки казарменного покроя, на империалиста-янки вопрошающе уставился великий кормчий.
— Видите ли, мой дорогой друг, — американец обращался со своим собеседником осторожно и бережно, как с драгоценным китайским фарфором. — Видите ли, эпицентр любого катаклизма, случившегося к югу от Рио-Гранде-дель-Норте, вечно ищут на берегах Потомака.
— Да, да, да, — сочувственно закивал головой китаец.
Фрэнк не особенно вслушивался в разглагольствования коллег: мысли были заняты предстоящей поездкой за Глорией. Но одна беседа газетчиков — из «Морнинг стар» и «Униты» — показалась ему интересной.
— Генеральный директор корпуса карабинеров генерал Сепульведа отказался примкнуть к мятежникам.
— Моя новость стоит твоей. Кубинское радио сообщает о красноречивом признании «Нью-Йорк пост»: в штаб-квартире ИТТ откровенно ликуют по поводу переворота. Добились своего!
Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем О’Тул оказался у столика, где оформлялись документы. Хамоватого цензора словно подменили. Не читая, подмахнул текст телеграммы. Предупредительно протянул анкету! «Заполните, пожалуйста, и распишитесь. Вот здесь». Старательно приклеил фотографию к удостоверению личности: «Возьмите, прошу вас». Из ящика своей конторки достал опечатанный сургучом пакет: «А это...» Фрэнк перебил его: «Я знаю, давайте сюда».
— Любовное послание от сеньора Пиночета? — угрюмо съязвил Сэм Рассел, которому только что отказали в аккредитации.
— От адмирала Карвахаля, — ответил Фрэнк. («Пусть думают, что хотят. Главное — удалось заполучить пропуск».)
В гараже О’Тул прикрепил разрешение на проезд к ветровому стеклу, и все равно по дороге его не единожды задерживали патрули. Правда, без каких-либо неприятных последствий. Как заклинание действовали слова: «Друг нового порядка», выведенные каллиграфически четко рукою писаря министерства обороны. «Надо же — нового порядка», — подумал Фрэнк. Тоталитаризм всегда был ему ненавистен. И не только потому, что в войне с нацистами погиб отец, капитан канадских Королевских военно-воздушных сил. Имя его выбито на мраморной плите памятника павшим пилотам, что возвышается на берегу реки Оттавы напротив столичного муниципалитета.
На улицах пылали костры: тысячи томов, вытащенных из книжных магазинов и библиотек, — за ересь! — предавались огню. На грязном асфальте тротуаров — неубранные для устрашения инакомыслящих — лежали трупы.
У поворота на Сантос Думонт «тойоту» остановил наряд карабинеров:
— Поезжайте прямо. Свернете не раньше чем через три квартала.
— А что происходит?
— Район оцеплен. Выкуриваем снайперов.
На улице Архиепископа Вальдивесо, возле каменной стены католического кладбища, Фрэнк увидел растерзанные тела двух девочек в синей школьной форме. Тут же с довольным видом хорошо потрудившихся людей стояли солдаты. Покуривали. Лениво перебрасывались шутками.
О’Тул невольно нажал на акселератор. И не сразу заметил, что проскочил нужный ему дом. Затормозил. («Ладно, оставлю машину здесь».)
Доктор Суарес со старомодной церемонностью проводил канадца в гостиную.
— Глупышка заждалась, хотя я ей втолковываю, что она может оставаться у нас, сколько пожелает. Здесь безопасно. Жилище христианского демократа не посмеют тронуть. — И будто отвечая на невысказанный вопрос Фрэнка, продолжал: — Я всегда был против Народного единства, но то, что происходит сейчас, ужасно!
По лестнице, ведущей на второй этаж, спускалась Глория. Радостно улыбнулась Фрэнку.
Следом шла донья Эухениа с желтым кожаным баулом в руках. Она собрала кое-что из продуктов, поверх положила сигареты и теплое шерстяное пончо.
— Сообщи о себе. Я уж найду возможность передать весточку отцу. — Доктор Суарес поцеловал девушку в лоб. — Тебе, насколько я понимаю, домой звонить рискованно.
Проводить их вышли всей семьей. Роса-Мария и Пиляр хотели даже выбежать на улицу, но мать не позволила. Прижав растерянные недоумевающие мордашки к литой — под старину — ограде сада, они провожали взглядом автомобиль, который с ревом развернулся и, набирая скорость, помчался вдоль кладбищенской стены.
Стыли по-весеннему прозрачные деревья. Солнце оплывшим огарком едва пробивало завесу туч.
— Куда ты, Фрэнк?
— К автостраде Панамерикана-норте. Прежде всего надо попасть за город, а оттуда...
— Нет-нет. Сначала на Манантьялес, прошу тебя. Это очень важно.
О’Тул ни о чем не спрашивал, а Глория не стала вдаваться в подробности. Еще на рассвете она говорила по телефону с Сесаром Паланке и получила от него задание.
Чем дальше норовистая «тойота» уходила от центра, тем реже их останавливали для проверки. На окраине, среди пустырей и неказистых дощатых лачуг, с трудом отыскали нужный переулок, вздыбившийся ухабами незаасфальтированной мостовой. За подслеповатыми окошками хибар — Фрэнк это чувствовал кожей — роскошный лимузин настороженно, с опаской провожали сотни глаз обитателей квартала нищеты.
— Я сейчас, — Глория приоткрыла дверцу.
— Подожди. Вдруг там засада?
— Не беспокойся. Видишь, рекламный щит кока-колы на стене у входа повешен косо. На одном гвозде. Это условный знак, что все в порядке.
Она скрылась внутри убогого строения, напоминавшего большой, наспех сколоченный ящик. Визг ржавого засова резанул по нервам — Фрэнк вздрогнул и тут же, устыдившись минутного малодушия, потянулся за сигаретой. Закурил и включил приемник.
