Мор Йокаи - Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта
Я расхохотался от души.
— Смейся, смейся, — нахмурился Медведь. — Тогда я решил испытать еще раз. Обмотал шею этой гадины канатом, чтоб не прыгала кверху, да привязал с двух сторон к толстым кольям. Ну, прыгай теперь, коли сможешь, крикнул я и еще раз поджег запал: чудище не подпрыгнуло, но отскочило назад, вырвало колья, в момент сломало Быку правую ногу, Аисту левую, а Журавлю так и вовсе обе. Ядро попало куда-то в угол, куда я и не собирался целиться. Покажи хоть ты, как обращаться с чертовой бестией.
— Эх ты, несмышленый Медведь, — со смехом сказал я. — Ваше счастье, что проржавевшее орудие не взорвалось на части и не поубивало вас всех, как вы того заслужили. Пушку должно прежде всего отполировать до зеркального блеска. Да и где видано, чтобы пушка лежала на земле? Нужен лафет, нужны колеса.
Где им додуматься до подобных премудростей? Когда я раскрыл Медведю секреты сей высокой науки, предоставил он в мое распоряжение колесника и кузнеца для сооружения сложного механизма, с помощью которого фельдшланг стрелял бы и откатывался, не ломая ноги тем, кто позади стоит. Я сам немало поработал: счистил со ствола чуть ли не столетнюю ржавчину и отполировал до блеска.
У гайдамаков были веские основания торопиться: татары ушли из Польши, прихватив с собой в Крым пленное воинство князя Ракоци, и польские вельможи вернулись в свои замки. Теперь ничто не мешало им выступить против обнаглевшей за время войны разбойничьей банды.
Дозорные день за днем приносили тревожные известия: все дороги из долины Пресьяка перекрыты вооруженной охраной. Разбойники возвращались не с добычей, а с пробитыми головами.
На сей раз оба владельца действовали в полном согласии и решили общими усилиями выкурить гайдамаков.
Разбойники только посмеивались.
Но когда они убедились, что полностью отрезаны от внешнего мира, случилась вещь странная: харампаша велел выдавать каждому двойную порцию еды и питья.
Я крайне удивился подобному расточительству. Мы получали каждый день свежую козлятину и баранину, хотя в пещере не держали животных, а припасы не скудели.
Противник меж тем продвигался по ущелью, все ближе подступая к разбойничьему логову.
Гайдамаки давно придумали любопытную стратегию в борьбе с нападающими и обращали врага в позорное бегство так: через искусственный туннель, открыв подземный шлюз, освобождали озеро на дне пещеры; мощные потоки соленой воды мгновенно сметали неприятеля. Однако солдаты Шинявского знали об этой военной хитрости и однажды, после туманной ночи, когда солнце едва замаячило в полдень, мы различили каменную стену, полностью преградившую выход в долину. Стену воздвигли циклопическим манером из каменных глыб с отверстием в нижней части, закругленным наподобие арки, так что водяной поток скатывался плавно и спокойно, не причиняя никакого ущерба.
Беда, да и только. Однако размеры несчастья стали понятны лишь на второй и третий день: стена росла кверху, в каменных глыбах зияли амбразуры.
Я наперед объяснил Медведю, какая участь нас ожидает. Когда стена сравняется с отводным каналом, солдаты Шинявского выстрелом из аркебузы перебросят прочную веревку, с помощью веревки перетащат железную цепь и сорвут все сооружение.
Тогда нам хоть умирай от жажды, потому что запасать воду бесполезно: соляные горные породы сделают ее непригодной для питья.
— Нам грозит еще большее несчастье, — проворчал паша. — Ты всего не знаешь. — И с этой минуты он заметно помрачнел.
Гайдамаки совершили несколько ночных вылазок, дабы разрушить проклятую стену, но осаждающие были настороже, встречали их прицельным огнем, и возвращались разбойники с пробитой головой.
Теперь вся надежда банды оставалась на меня. На меня и на фельдшланг, хорошенько отполированный мною. Лафет, сработанный по моим указаниям, был готов, рядом лежали отлитые мной снаряды.
Между тем вражеский бастион достиг устрашающей высоты, сравнявшись с нашим отводным каналом. Оглушительно трещали барабаны, задорно гудели трубы — осаждающие предвкушали радость победы. Словно каменщики, что празднуют конец работы, ставя майское дерево, украшенное лентами и плодами, так и враги наши водрузили на стене виселицу, колесо и карающую руку с палашом. Яснее ясного так обозначался смертный приговор разбойникам.
Выбрав недоступное для наших пуль место, вражеский полковник самолично установил аркебузу на треножник, направил ее, как я и предполагал, в сторону отводного канала.
— Ну, а теперь гляди, — сказал я Медведю и взял на прицел вражеский бастион.
Выстрелили враги, выстрелил и я. Только после моего залпа исчезла виселица и полковник вместе с ней. Вторым залпом я прицелился в основание стены, а после шестого выстрела каменная громада с грохотом рухнула на мушкетеров, что суетились возле амбразур. Никто в живых не остался.
С диким ревом бросились гайдамаки из пещеры, спустились в хитроумных своих корзинах и напали на устрашенную толпу осаждающих. Пока они сражались с рассеянными в долине солдатами, подкатил я свой фельдшланг поближе к выходу и пустил ядро над головами гайдамаков в сторону спешащих на помощь отрядов Потоцкого. В результате гайдамаки одержали полную победу над тем и другим графом, вынудили их отступить в свои замки и забрали много всякого добра.
Вот какова пушка, если умеешь с ней обращаться!
(— Хватит злодеяний для одного дня, — прервал князь. — Пойдем спать, препоручив дух наш господу. А допрос продолжим завтра.)
Остров-сад
Вернулся Медведь с большой добычей в пещеру Пресьяка и сказал мне следующее:
— Ну, брат, не посрамил ты своего имени. Ты истинный Баран, настоящий боевой таран. Ты всех спас, тебе мы обязаны победой. Вот наши трофеи. Выбирай, что желаешь, по праву первого.
Он указал на груду золота и серебра.
Я ответил:
— Видишь ли. Медведь, не надо мне золота и серебра. Единственно желаю твою дочь, драгоценнейшую жемчужину, прекрасную Маду: ради нее служил, ее прошу в награду.
Медведь гневно замотал головой:
— Жалкие слова говоришь. Не по-нашему это. Голубком захотел поворковать. Кто с женой живет, человеком никогда не будет. Гайдамак натешится с женщиной да потом зарежет, а самый что ни на есть гайдамак — тот сразу убьет. Зачем тебе жена? Начнешь думать про дом, про семью. Не будь дураком никчемным, поразмысли. Забудь Маду, и я поставлю тебя своим помощником.
— Но я только о ней мечтаю. Прямо говорю. Только дурак никчемный от своих слов открещивается.
— Эх, Баран, не знаешь, чего требуешь. Не ты первый попадаешь в эту ловушку, много мы видели таких «никчемных». Парню, который воркует да вздыхает, не место среду нас. Можешь забрать Маду, но придется тебе нас покинуть.
