Дороги авантюристов, или Загадочная яхта лорда Гленарвана - Виктор Павлович Точинов

— Сестра умирает, а отец там! — воскликнул Роберт, указывая на волны.

Никто не мог понять, в чем дело. Леди Элен положила ладонь на лоб Роберта, недоуменно пожала плечами.

— Да, да, — повторял мальчик, — отец мой там! Я слышал его голос, сестра тоже слышала!

В эту минуту Мэри пришла в себя и завела ту же песню:

— Отец! Отец там!

Порыв несчастной девушки был так силен, что, перегнувшись через фальшборт, она хотела броситься в море и плыть на помощь отцу. Но вовремя вспомнила, что не умеет плавать.

— Милорд, леди Элен, говорю вам: отец там! — твердила она. — Уверяю вас, я слышала его голос! Он подымался из волн, словно жалоба, звучал, словно последнее «прости»…

У бедняжки сделались судороги, она рыдала и билась. Пришлось отнести ее в каюту. Леди Элен пошла туда же, чтобы оказать ей помощь.

А Роберт продолжал без конца повторять:

— Отец! Отец мой там! Я в этом уверен, сэр!

Мэри, едва придя в себя, вернулась на палубу, — и соло Роберта превратилось в дуэт.

Наконец Джон Манглс, желая доказать детям капитана Гранта, что они стали жертвами слуховой галлюцинации, приказал доставить на палубу переносной прожектор. Это был очень мощный осветительный прибор: с гальванической батареей, с трехсотсвечовой лампой Гебеля, с зеркальным рефлектором диаметром три с половиной фута.

Луч прожектора разрезал мглу словно острый нож, и там, куда он падал, ночь по воле человека превращалась в день. Паганель громко восхищался этим чудом техники и предрекал лампам накаливания великое будущее.

Прожектор долго светил во все стороны. Но, увы, пытливые взгляды ничего не увидели на зеркале вод: ни капитана Гранта, ни труп Айртона, ни подкрадывающиеся маорийские пироги… Океан был пуст и безгласен.

Кончилось тем, что лампа в прожекторе со звоном разлетелась на куски. Лампы накаливания, это замечательное изобретение человеческого гения, к сожалению, очень недолговечны и работы дольше часа не выдерживают, — так что мечтам Паганеля не суждено было воплотиться в жизнь.

Роберта кое-как увели вниз. Хотя мальчик все равно не желал признать, что стал жертвой галлюцинации. Да, сейчас за бортом отца нет, но он там был. Паганель сообщил, что в походной аптечке у него есть лауданум, и пообещал обеспечить спокойный сон Роберта Гранта до самого утра.

Мэри сказала, что после обморока ей решительно необходимо еще подышать свежим морским воздухом, и осталась на палубе. Разумеется, капитан Джон остался тоже, нельзя было после пережитого оставлять девушку без присмотра. Обоих вахтенных капитан отпустил, сказав, что сам приглядит за судном.

Общение молодых людей было долгим и состояло не только из слов. Однако опустим завесу целомудрия над этой сценой, лишь намекнем, что слова Мэри Грант «Пока нет», сказанные о поцелуях, в ту ночь перестали быть актуальными.

Счастливый Джон мало что замечал вокруг, равно как и Мэри, но одно непонятное происшествие вернуло их в реальность.

Оба услышали вдруг голос. Нет, то был не крик капитана Гранта, доносящийся с водной глади. Звучный мужской голос раздавался здесь, на «Дункане», и доносился откуда-то со стороны мостика. Что самое удивительное, слова звучали на иностранном языке, опознать который Джон не сумел, Мэри тоже. Иностранец на борту яхты был один, Паганель, но язык сейчас звучал не французский.

Крайне заинтригованные, молодые люди начали осторожно пробираться в ту сторону, откуда звучал голос, стараясь при этом держаться в густой тени.

Утром, едва позавтракав, Гленарван собрал совещание, чтобы обсудить дальнейший план действий.

Сам лорд был настроен пессимистично: надо поднимать якорь и плыть в Европу, захватив, разумеется, матросов с Хоген-Айленда. Документ истолкован на все лады, два континента исследованы. Другие материки параллель не пересекает, между тем обрывок слова «контин» ничто иное не может означать.

Они совершили все, что могли. Тяжело это сделать, но надо признать поражение и возвращаться. Никто не упрекнет их за недостаточное усердие в поисках, но судьба оказалась сильнее.

Однако если у кого-то есть другие соображения и новые идеи о том, где искать капитана Гранта, он, Гленарван, будет рад их сейчас выслушать.

Соображения и идеи, кто бы сомневался, нашлись у Жака Паганеля.

— Я бы не спешил, дорогой лорд, покидать новозеландские берега. Потому что Гарри Грант здесь. Больше ему негде быть.

— Новая Зеландия всего лишь остров, — напомнил Гленарван, — в документе речь однозначно идет о континенте.

— Мы дойдем до этого момента, но послушайте сначала, как я пришел к мысли о Новой Зеландии. Когда я совершил свою блистательную, спасительную, даже, не побоюсь этого определения, свою гениальную рассеянность, — словом, в тот момент, когда я дописывал письмо, «Австралийская и Новозеландская газета» лежала на полу таким образом, что в ее заголовке можно было прочитать два слога: «ландия». И вдруг меня осенила мысль, что «ланд» документа является частью слова «Зеландия».

— Что же в таком случае обозначает слово austral? — спросил майор.

— То же, что и раньше: «Южные страны» или «Южные моря». Но давайте отвлечемся от частностей, и я прочту вам новую трактовку документа целиком, а потом отвечу на любые вопросы.

И географ прочитал написанное на извлеченном из кармана листке:

«27 июня 1862 года трехмачтовое судно "Британия", из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии. Двум матросам и капитану Гранту удалось добраться до берега. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под …долготы и тридцать седьмым градусом одиннадцатой минутой широты. Окажите им помощь, или они погибнут».

— Континента больше нет, туземцев тоже! — с торжеством объявил Паганель. — Вместо них «постоянные лишения», вот и все.

— Не нравится мне эта «агония», «Патагония» смотрелась убедительнее, — сказал Гленарван. — Говорят про агонию больных, но никак не судов.

— Это слово из французского документа. Капитан писал