Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Вместо неё – бездна. Пустота бесцветная. Просто нет ничего кроме глаз, огромных, немигающих, занимающих всю пустоту. И ласковый голос из бездны, откуда-то ниже глаз этих, бархатно зовёт голосом Левитана: « Мы так долго ждали вас, пацаны! Идёмте в царство пустоты! Вас не будет нигде, но вы будете везде. У нас не надо учиться и работать, есть, пить, носить одежду и думать о будущем. Потому, что у нас всё-всё прошлое и одновременно всё будущее. Вы никогда не будете жить, но и не умрёте никогда».
– А чего тогда с нами смерть бежит рядом? – крикнул я в бездну.
– Это же бабушка твоя Фрося! – успокоил нас голос. Она вас проводила и теперь домой пойдет.
И мы полетели прямо в один из глаз, огромных, как всё небо. Прямо в зрачок.
Вот в этом месте я и проснулся. Бабушка Фрося зашла из сеней с кувшином молока и тремя плюшками, сверху завёрнутыми румяными кольцами.
– Давай, Славик, побыстрее ешь-пей и к деду иди. Он сегодня дежурить заступает на три дня бахчи совхозные охранять вместе с Гришкой Гулько. Вас с Шуркой Горбачевым с собой берет. Поможете им новый шалаш поставить. А то старый пересох в жару. Дождь пропускает.
– Во! – обрадовался я от души. – Бахчи – это красота. Жалко, что арбузы ещё зеленые.
– У него там полоска скороспелых есть. Пожуёте. – бабушка поставила кувшин на стол, на вышитую самостоятельно крестиком скатерть. Она была в разноцветных листьях из мулине. – Пей да иди вон. Ждут же все. Лошадь уже запрягли, в телегу всё сложили надобное.
Я быстренько глотнул молока с плюшкой. А две других сунул под майку. Сгодятся потом арбуз заедать. И мы поехали за тринадцать километров на сторожевой пост менять татарина Шарафутдинова и пришедшего осенью из армии Кольку Круглова. Охранять поехали, шалаш строить и арбузы лопать.
– Повезло, – тихо сказал я Шурке.
Он не ответил. А и чего отвечать? Дураку понятно, что повезло. Мы развалились на сене в телеге и, раскачиваясь на неезженой дороге, стали тихо петь нашу любимую песню «Эй, моряк» из удивительного фильма прошлого года « Человек-амфибия».
– Сейчас в горелый околок завернем, – повернулся к нам Панька. – Два топора хоронятся под сеном, прямо под вами. Достаньте. Пойдёте метров на десять за новорост берёзы и наколете сухостоя осинового. Так, чтобы на два шмата ровно ушло, в самый хват – шалаш укрыть.
– Ну, шалава горбатая, пошла шибче, пошто ползёшь ровно байбак-подранок! – вежливо попросил лошадь Булочку её хозяин и лучший друг дядя Гриша Гулько и поводья потянул влево. С дороги. Езда на деревянных колёсах по пересеченной местности, по целине, которая обросла разнотравьем, цветами разными и буграми, которых кроты насыпали вдоль и поперек лугов уйму – это испытание для телеги, и для лошади, а для седоков – пытка. Мы с Шуркой выковырнули из сена топоры, спрыгнули и медленно побежали впереди лошади.
– Что, Булочка, смерти твоей хочет хозяин? – спросил я лошадь, которая на тихом ходу ухитрялась отщипывать верхушки любимых трав.
– Айда ходчее! – дядя Гриша махнул в нашу сторону кнутом и уселся поудобней. Он по казачьей своей любви к нагайке с трудом, но на крестьянской работе с лошадью заменил её кнутом и очень любил остро и звонко щёлкать концом с короткого и резкого размаха. Свесил он культю и деревянную приставку к ней с телеги. – На заруб сушняка даю вам полчаса. А мы по цыгарке засадим покедова.
– А чего он лошадь Булочкой назвал? – на бегу поинтересовался я у Шурки.
– Она, когда жеребенком была, булочки выпрашивала. Любила сдобное. Когда тётка Зинаида булочки пекла в дворовой печке, то она не отходила, выпрашивала. Ну, тётка её и приучила. Размочит горячую в воде и даёт. Так она пять булочек с ходу заглатывала, как человек. И во дворе Зинаиде просто проходу не давала: вот вынеси мне пару булочек и всё! Дядя Гриша и обозвал её Булочкой. Лошадь молодая, сильная, добрая. Я на ней даже верхом ездил.
– А на бахчи приедем, попросим его, чтобы распряг и дал покататься?
– Да запросто! – подмигнул Шурка. – Главное, чтоб сразу разрешил, пока трезвый. А потом к ночи они с Панькой надерутся браги и будут петь песни, пока не уморятся. Упадут в шалаше сны смотреть хмельные. И катайся хоть до утра.
– А воры если? Бахчевня-то здоровенная. Километра три в длину и в ширину километр. Обход же надо делать. У них и берданки с холостыми патронами, да солью заряженные. Кнуты, – я так удивился. Думал, что сторожа беспрерывно обходы делают и добро берегут.
– А ещё не было случаев, чтоб воровали, – Шурка меня обогнал и, размахивая топором как индеец, с визгом вонзился в гущу молодых берёзок с осинами и пропал.
Панька с дядей Гришей дуэтом обратились к Булочке: – Тпру-у-у! И сползли с телеги. Ноги разминали. Панька две, а дядя Гриша – полторы. Потом вернулись к телеге, достали из дедовской котомки кружки, а что они делали потом – не увидел я. Тоже вбежал в лес. Шурка уже рубил сухие деревца. Они высохли после пожара. Лес горел с середины. Подпалил кто-то по пьяне. А может молния ударила да зажгла. Никто не расследовал. И, как рассказывала баба Фрося, если бы не дождь, неизвестно откуда принесённый небом к этому лесу, то весь бы он и сгорел. Но те деревца, которые не горели, а только оказались поблизости, засохли от перегрева почвы и под жгучим воздухом. Вот из них основа шалаша получиться должна была идеальной. А потом сверху на основу эту набрасывается трава слоя в три. Потом на траву один к одному укладываются толстые листья лопуха, которого на лугах – целые заросли местами. А потом уже на всю эту конструкцию сверху кладутся через каждые двадцать сантиметров стволики осины потолще и концы их вбиваются в землю. Всё. Теперь и лопух ветром не снесет, а он будет и от дождя прикрывать, потому как почти не промокает, и от жары будет помогать, и прохладу лишнюю в шалаш не пропустит. Финальная операция в изготовлении серьёзного шалаша – это закладка пола толстым слоем сена. Травы скошенной. И завешивание двери куском брезента. Сооружение получалось высоким, под два метра, широким и длинным.
Мы нагрузили рубленного сухостоя столько, что сесть в телегу не смог бы никто. Шли пять
