Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
Георг ушел, а Валбицын направился потайным ходом в библиотеку. Достал из бара бутылку, постоял перед открытым окном, вслушиваясь в тишину парка. Он шумел успокаивающе, но внезапно издали донесся приглушенный гул, будто надвигалась гроза, однако Валбицын хорошо знал: это вовсе не гроза, а отзвуки канонады. Значит, где-то километрах в двадцати или немного дальше идет бой, видно, русские штурмуют Бреслау, и, конечно, город долго не удержать. Однако мысли об этом не опечалили Валбицына — какое ему дело до Бреслау, до Берлина, наплевать на все, впереди приятная ночь с полной бутылкой, а утром все решится. Будет хорошо, если Краусс подаст сигнал, если же нет, придется выбираться отсюда самому. Появление Маркова в имении фон Шенка не может быть случайным, и, как говорят преступники, надо поскорее слинять.
Кранке вытянулся на кровати, подмостив под голову высокую подушку, и читал толстую книгу. В круглых, с металлической оправой очках, под желтым светом лампы он походил на добропорядочного бауэра, отдыхающего после рабочего дня, и сейчас его верная Лизхен или Кетхен придет пожелать ему доброй ночи и нежно чмокнет в лоб...
Эта идиллическая картина почему-то не тешила Валбицына, наоборот, раздражала. Ему хотелось сказать гауптштурмфюреру что-то едкое, но не нашел нужных слов, лишь откупорил бутылку и наполнил бокал. Долго держал его, разглядывая коньяк на свет, словно это была какая-то заморская диковина, наконец сердито хмыкнул и осушил бокал, не глотая, просто вылил в желудок. Так пить он научился еще смолоду у штабс-капитана Лукьяненко, тот демонстрировал это умение в землянках под Брестом, когда стояли в обороне. Потом, во время Брусиловского прорыва, штабс-капитан погиб где-то под Львовом. Наверно, все давно уже забыли о нем, все, кроме Валбицына... И надо же такое, штабс-капитан был награжден тремя офицерскими Георгиями, имел огромный успех у женщин, кажется, его принимал сам император, а все — напрасно, все, оказывается, ни к чему, все забылось, кроме уникального умения пить водку.
Воспоминание о штабс-капитане Лукьяненко потешило Валбицына, и настроение у него немного улучшилось. Растянулся на кровати, погрузившись в воспоминания о далекой молодости. Воспоминания всегда были приятны Валбицыну. Пожалуй, только они да еще алкоголь держали его на свете. Все имущество Валбицына в последнее время укладывалось в один-два чемодана. Сейчас не было даже этих чемоданов, что вовсе не огорчало его, наоборот, ощущение того, что все твое на тебе и весь багаж помещается в рюкзаке и в полевой сумке с разными причиндалами для изготовления документов, раскрепощало, придавало какую-то особую легкость, испытываемую человеком разве что в предвкушении необременительного и приятного путешествия.
Валбицын понимал, насколько призрачными были эти мысли и предчувствия, ведь в будущем ему не избежать неприятностей, даже смертельной опасности, но ничего не мог поделать — какой-то бес вселился в него, будто лежал не в подвале в нескольких десятках километров от обреченного города в окружении врагов, которые, не задумываясь, повесили бы его на первом попавшемся суку, а на обтянутом кожей диване в большой гостиной отцовского имения в Орловской губернии. Там Григорий Николаевич Валбицын имел честь быть предводителем дворянства, и его старший сын Кирилл не сомневался, что такой же светлый путь откроется и перед ним. Потому не очень и докучал себе науками в гимназии, сидел в классах по два года. Наконец терпение преподавателей лопнуло, и даже, его, сына дворянского предводителя, с позором выгнали.
Отец, правда, сразу устроил Кирилла в юнкерское училище, которое он и закончил с трудом в девятьсот тринадцатом году. Не успел насладиться жизнью и покрасоваться в офицерском мундире, как началась война. Сидя в землянках сначала под Псковом, а потом — Брестом, Валбицын стал понимать, что этот мундир не гарантирует одни лишь земные блага.
Вмешался отец: теперь знакомый полковник взял Кирилла к себе в контрразведку. Ее офицеры не сидели в землянках, и подпоручик Валбицын мог снова позволить себе и шампанское, и флирт с легкомысленными женщинами. Жизнь несколько усложняла специфика его новой деятельности, но все же бить морды солдатам и даже офицерам, подозревающимся в предательстве, было легче и значительно приятнее, чем ходить в атаки. И Кирилл Валбицын в конце концов начхал на то, что некоторые фронтовые чистоплюи при встречах не замечали его протянутой руки. Тем более что иногда, использовав свои новые связи, можно было несколько испортить чистоплюям жизнь, даже укоротить ее.
В контрразведке, наконец, проявились и способности Валбицына — он прошел неплохую школу у жандармских специалистов, имел твердую руку, цепкую память, кроме того, талант подделывать различные почерки; сумел развить эти наклонности, за что получил очередной чин поручика и благодарность самого начальника контрразведки армии полковника Боровикова.
А потом вообще начались благословенные времена — революции, смуты, белое движение, наступление Деникина на Москву, беспорядочный отход на юг и снова наступление, но теперь уже под командованием генерала Врангеля. Как ни удивительно, но тогда Валбицын не очень опечалился потерей родительского орловского имения. Во-первых, был уверен, что рано или поздно вернет его, даже побывал в родном селе, когда отряды генерала Шкуро вторглись на Орловщину, повесил нескольких красных босяков; вовремя удрал, когда буденновцы разгромили Шкуро, а потом свято поверил в счастливую звезду твердого, жестокого, но умного и образованного генерала Врангеля.
Даже отступление Врангеля в Крым, бедлам и драки за место на пароходе, отходившем из Севастополя, Валбицын вспоминал спокойно. Вероятно, потому, что именно тогда больше всего чувствовал себя человеком — он мог все, и его боялись, перед ним, обычным поручиком, дрожали полковники, не говоря уже о красных, которых расстреливали сотнями.
Да, Валбицын был твердо убежден в этом, — не было у него лучших лет, чем времена революции в России. В конце концов, черт с ним, что едва унес ноги из Севастополя, но ведь остались и приятные воспоминания на всю жизнь.
Действительно, лучших лет не было. Потом пришлось вести полунищенское существование в одном из врангелевских военных формирований в Болгарии. Однако, слава богу, полковник Боровиков не забыл своего верного помощника: когда Гитлер взял власть в Германии, вызвал Валбицына в Берлин, пристроил на тепленькое место в абвере — чинов и взлетов оно не обещало, но обеспечивало определенный комфорт и возможность иметь ежедневную бутылку шнапса, а то и коньяка, без чего после болгарских мытарств Валбицын уже не мог обходиться.
