Генри Хаггард - Дочь Монтесумы. Сердце Мира
С этими словами она быстро исчезла в проходе, а мы без шума сошли по лестнице и действительно нашли дверь открытой. В это время Хосе подошел к Зибальбаю, держа в руке раскаленный кинжал:
– Смотри, красавица, как я буду крестить твоего отца в нашу христианскую веру. Я раскаленным лезвием начерчу на его лице знамение креста!
В это самое мгновение Молас схватил его сзади за руку и принудил бросить кинжал. Со своей стороны, я бросился к дону Педро и, обхватив его руками, сжал, как железным обручем, не давая ему сделать ни малейшего движения.
– При первом же слове вы будете немедленно убиты! – заявил им сеньор, поднимая оброненный доном Хосе кинжал и приставляя раскаленное лезвие к его груди. Послышался запах паленого сукна, и Хосе стал молить о пощаде:
– Вы джентльмен и англичанин, вы не можете, как мясник, зарезать беззащитного человека!
– А вы сами собирались прирезать нас, как быков, в нашей комнате! Молас, отпусти эту собаку, но если он попытается бежать, то всади ему нож поглубже. Хосе Морено, у вас есть нож на поясе, у меня тоже. Я не хочу вас убивать, но мы решим наше дело поединком, на этом месте и сию минуту!
– Сеньор, вы с ума сошли рисковать вашей жизнью подобным образом. Я собственноручно заколю этого негодяя!
– Они хотели убить нас, пусть умрут сами! – вставил Молас, но сеньор упорно твердил:
– Я буду драться на равных условиях!
– Хорошо! – ответил я и, обращаясь к Моласу, добавил: – Отпусти его, но держи нож наготове!
Хосе осмотрелся вокруг, надеясь бежать, но перед ним был кинжал сеньора, а сзади нож Моласа. Последовала странная сцена в странном свете луны и пламени фонаря, довольно ярко освещавших некоторые части часовни и оставлявших прочие в совершенной темноте. Странен был и сам поединок между представителями добра и зла. Первым стал нападать дон Хосе, стараясь нанести удар в голову, но, в свою очередь, сеньор Стрикленд, удачно увернувшись от грозившего удара, задел левую руку мексиканца, вырвав у него сильный крик боли. Тот стал отступать, пока не дошел до ступеней алтаря. Здесь ему поневоле пришлось остановиться и принять решительный бой. Я с напряженным вниманием следил за всеми перипетиями борьбы и с облегчением вздохнул, когда увидел, что моему другу удалось пронзить сердце своего врага и тот замертво упал к ногам индейской девушки, которую он так долго мучил. Здесь я должен сознаться в большой оплошности, которая наделала много бед и за которую я не перестаю себя винить. Я уже сказал, что крепко держал дона Педро, но по какой-то необъяснимой для меня причине, вероятно, под впечатлением радости от победы друга, я несколько ослабил свои руки, и мой пленник стремительно вырвался и побежал вглубь часовни. Я бросился за ним, но он уже успел достичь потаенной двери и захлопнул ее перед моим носом. В ней не было ни ручки, ни ключа, и мне не удалось ее открыть.
– Бегите! – крикнул я, бросаясь к алтарю. – Он вырвался и теперь вернется со всеми остальными.
Сеньор видел все, что произошло, и поспешно резал веревки, связывавшие обоих несчастных пленников. Я вскочил на престол – да простится мне мое прегрешение! – и с трудом, при помощи подсадившего меня Моласа, на руках подтянулся до окна, пролез через него и очутился по ту сторону часовни. Вслед за мной подсадили Зибальбая, которого я не без усилий протащил сквозь окно, – так он был слаб и измучен. Затем пробралась его дочь, потом сеньор и, наконец, Молас, так что через три минуты после бегства дона Педро мы все невредимыми стояли в саду около часовни.
– Куда же теперь? – спросил я, не зная, куда направиться.
Девушка внимательно и быстро осмотрелась вокруг и сказала:
– Идите за мной! Я знаю дорогу!
Мы быстро дошли до стены высотой с человека, за которой шла изгородь из кустов алоэ. Мы перелезли через стену и пробрались сквозь кусты, порвав одежду и поцарапавшись, так как иглы были очень острые. Так мы очутились на пашне, в открытом поле. Девушка – ее звали Майя – посмотрела на звезды и решительно свернула в сторону видневшегося вдали темного леса.
– Куда? – остановил я ее. – Направо идет дорога в город, и там мы можем найти спасение…
– Чтобы быть арестованными в качестве убийц? – возразил сеньор. – Вы забыли, что Хосе Морено погиб от моей руки. В лучшем случае нас посадят в тюрьму, а отец явится грозным обвинителем. Нет, нам лучше спрятаться в лесу!
– Господа, – произнес Зибальбай свое первое слово, – я знаю в лесу место, где мы можем найти себе временный приют. Это развалины старинного храма… Но скажите, кто вы такие?
– Вы меня не узнаете, Зибальбай? – спросил Молас. – Я тот посланный, который должен был привести к вам Хранителя Сердца! – И он указал на меня.
– Вы этот человек? – удивился старик.
– Да, и я многое перенес, прежде чем нашел вас. Но теперь не время разговаривать. Проведите нас в более надежное место, так как мы подвергаемся большой опасности!
В подтверждение моих слов со стороны асьенды послышались частые выстрелы. Майя заняла место впереди, и мы ускоренным шагом дошли до леса. Выстрелы замолкли, и мы немного передохнули. На востоке занимался рассвет.
X
Смерть Моласа
Наши новые спутники очень устали, и нам пришлось их поддерживать. Сеньор вел за руку нашу проводницу, а сзади шли мы с Моласом, взяв Зибальбая под руки с обеих сторон. Время от времени мы останавливались, чтобы передохнуть; было вообще удивительно, как они еще могли передвигать ноги, так как дон Педро пять дней почти не давал им пищи, желая голодом вынудить их раскрыть тайну. Ему, вероятно, это удалось бы, или, по крайней мере, они умерли бы от истощения, если бы не запас смеси из листьев, муки и толченого сухого мяса, соединенных еще с другими веществами. Зибальбай знал этот индейский рецепт и пользовался им, проходя большие пустыни. Питательная сила этой смеси так велика, что достаточно небольшого шарика, чтобы в течение целого дня поддерживать силы человека даже при тяжелой работе. Но, в сущности, это скорее возбуждающее средство, чем питательное. Поэтому наши спутники, даже спасаясь от неминуемой опасности, старались сорвать попадавшие под руку колосья и наполняли рот полузелеными зернами.
В девственном лесу чаща была так густа, что лучи солнца почти не проникали к нам; толстые стволы деревьев были переплетены кустарником и вьющимися растениями, так что местами мы с большим трудом двигались вперед. В листве ютился сонм разнообразных птиц, одурявший нас несмолкаемым гомоном голосов. Внизу, на земле, кишели массы различных насекомых, а вдали изредка раздавался глухой треск ломавшихся под чьими-то тяжелыми шагами сухих ветвей.
