Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Мой товарищ, Рудик. Пришли распилить акации. Тащи, Серёга, пилу!
— У нас и те дровишки ещё тянутся, — сказала Елена. — Как топим, так и поминаем тебя добрым словом.
— Зима только началась. А с Сережей вы с такими брёвнами не справитесь.
Вскоре брёвна одно за другим стали превращаться в кучу чурок. Когда она выросла до внушительных размеров, Ванько уступил место у козел хозяйке и взял в руки колун. Сережа принялся таскать поленья в сарай и делал это столь шустро, что друг едва успевал обеспечивать его работой.
— Ну ты и моторный! — похвалил он его, когда дело шло к завершению.
— Закончим — сделаю тебе подарок.
— Который сюрприз? — вспомнил тот прежнее обещание.
— Сюрприз да ещё какой! Хочешь иметь настоящий прящ?
— А то нет? А где ты его возьмёшь?
— Сами сделаем. Имеется отличная резина! Кончай трудиться, найди старый ботинок для кожатки да срежь покрасивше рогатку. Вот тебе ножик. Но смотри не порежься, он острый.
— Ура! У меня будет настоящий прящ! — Взбрыкивая от радости, он убежал выполнять задание. И вскоре вернулся. — Вот, нашёл аж три штуки. Такие? — показал срезанные заготовки.
— Вот эта — годится. Но давай сперва договоримся, что ты не будешь стрелять по птичкам, даже по воробьям. Идёт?
Управившись с дровами, Рудик ушёл навестить тётку, Елена Сергеевна — готовить обед, а Ванько с Серёгой занялись прящом. Резинки вырезали из противогазной маски, и он получился на загляденье. Для мишени нашлась дырявая сковородка, на боеприпас ушла пара кирпичей. Меткости стрельбы стали учиться метров с десяти.
Стрелял, разумеется, Сережа. Он, пожалуй, впервые держал в руках эту заветную мечту всех подростков, и на первых порах не всё получалось — мазал.
— Ты, старик, не спеши отпускать кожатку, — наставлял его Ванько. — И когда целишься, представляй, будто перед тобой не сковорода, а полицайская морда. И ты хочешь вмазать ему в лоб. Отомстить за тётю Клаву.
Дело вскоре пошло на лад. После нескольких удачных попаданий стрелок счёл необходимым уточнить, в кого ж можно стрелять.
— А ворон и кряков можно убивать?
— Ворон — пожалуй. Они птичьи гнёзда зорят. Но, опять же, старайся, чтоб и на расплод немного осталось.
Во время обеда он решил выяснить-таки и насчёт лягушек, или «кряков», которых летом в зароях «не меньше миллиона».
— От них больше вреда, чем от ворон. Потому что писаются, а потом на на руках бородавки, — пояснил он.
— Сережа, ты же за столом находишься! — укоризненно заметила мать. — А ну прекрати!
Пришлось разговор этот отложить и главное внимание уделить обеду. На стол были поданы суп гороховый с мясом и кукурузные лепёшки. А кто ж не любит гороховый суп, даже если он и без мяса! Елена Сергеевна всё же заметила извинительно:
— Вы, конечно, заслужили лучшего угощения, но…
— Отличный супец! — не согласился Ванько. — Да ещё и со с мясом. У вас вроде и худобы никакой не видно.
— Была и худоба, да кончилась. Бычка променяла на кукурузу, коровку-кормилицу забрали немцы. Пришлось, хоть и жалко было до слёз, извести и овечку. Её да с пяток кур засолила в кадке, упрятала в погреб. Вот и тянутся понемножку — и мясцо, и соль.
— Тёть Лена, — управившись с добавкой, поинтересовался, на всякий случай, Ванько, — вам, случайно, не знакома такая фамилия: Голопупенко?
Сережа прыснул, а мать сказала:
— Что-то вроде знакомое… Нет, не припомню. Тебе зачем?
— Я как-то познакомился с ихним пацаном. Я с Тамарой и он убежали тогда из казаматки. А вот адрес, где живёт, спросить не додумался.
— Может, наша бабушка знает, пойду спрошу.
Едва мать вышла, как Сережа вернулся к несостоявшемуся разговору:
— А по крякам из пряща можно стрелять? Их за станицей больше миллиона. Квакают — аж сюда слыхать. Мы летом ходили на них с лозинами.
— Всех перелупили?
— Не-е! Может, штук сто. Мама перестала пускать: там полицаи стали людей убивать. Я не видел, но слышал, как они из пулемёта: ды-ды-ды, ды-ды!
— Ты чего это раздыдыкался, вояка? — вернулась мать. — Бабушка вспомнила: году в двадцать шестом или седьмом дочка её подруги выходила замуж за казака с такой фамилией. Тогда они жили на улице, которая сейчас называется Заройной. Это недалеко отсюда.
— Бабушка и фамилию своей подруги назвала?
— А как же: Сергиенковы. Матрена Кирилловна.
— Так я, пожалуй, щас к ним наведаюсь. Спасибо за вкусный обед! — поднялся он из-за стола.
Ветер утих, и валил густой снег. Снежинки величиной с бабочку-капустницу, снижаясь, делали замысловатые пируэты и тихо ложились на землю, заборы, налипали на ветви деревьев. Хаты в нескольких метрах теряли очертания, различались лишь их силуэты, сливавшиеся с небом, которое, казалось, опустилось донизу. Пройдя метров двести в указанном направлении, Ванько услышал ребячий гомон, а потом увидел и их самих, лепивших на пустыре снежных баб. Делали это так увлеченно, что ему и самому захотелось тряхнуть стариной. Свернул к ним и занялся делом. Снег мягок и липуч. Словно к магниту, клеится к заготовке, навёртывается, как бумага на рулон, обнажая землю. Едва он поставил на-попа громадное тело будущего снеговика, как ребятня, бросив свои занятия, окружила его со всех сторон.
— Оце будэ баба так баба! — раздались восхищённые голоса.
— Баба-великан!
— От бы нам таку сробыть!
— Поможете делать — считайте, что она ваша, — пообещал Ванько.
— Поможем! А шо нада делать? — хором согласились дети.
— Тебя как звать? — посмотрел он на озорного, всё ещё веснущатого, в облезлом треухе, мокрого с ног до головы сорванца.
— Митя, — представился тот.
— А меня Гриша! А меня Витя! А меня Шурик! — наперебой сообщили свои имена желающие помогать.
— Прекрасно! Витя и Митя — вы скатаете правую руку. Гриша и Шурик — вы займитесь левой. Чтоб были вот такой толщины и одинаковые. Ты — тоже Витя? Сбегай к плетню и принеси два прута: воткнём, чтоб руки не отваливались. За дело!
Через короткое время на пустыре возвышался почти двухметровый толстяк-снеговик. с глазами, носом, ртом и даже с пальцами на растопыренных руках. К восторгу всех создателей.
— Братва, а кто из вас знает, где живут Сергиенковы? — поинтересовался на всякий случай главный скульптор.
— Я! — вызвался один из Вить. — Вин живэ коло нас.
— Кто — вин? — не понял Ванько.
— Дедушка Михей.
— А разве баба Мотя… она уже там не живёт?
— Так вона ж вмэрла, ты шо, нэ знаешь?
— И он теперь живёт один, дедушка Михей? — допытывался Ванько.
— Чичас з ным отой, як его… О-он ихняя хата, — показал малец и с полдороги припустился назад, к снеговику.
