Андрей СЕРБА - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №4
Вот на этого гонца с новой ханской грамотой и возлагали Боброк и князь Данило все свои надежды. И потому лихорадочная активность литовцев после получения Ягайлой известия о начале движения русских войск на Дон застала их врасплох.
Боброк поднял опущенную в раздумье голову, глянул на собеседника.
— Да, князь, многое мы с тобой сделали, чтобы подольше задержать Ягайлу в Литве, да, видно, не все. Самый решающий момент наступил как раз сейчас. Три дня простоять бы Ягайле в Литве, только три дня — и пусть делает что хочет. Судьба Руси решится на берегах Дона без его участия.
Князь Данило тронул свои длинные усы, пристально глянул на Боброка.
— Но эти три дня нам не подарит никто. Нам самим придется их вырвать у Ягайлы. И потому у нас остался только один выход. Надо посылать с письмами Иванко.
— Иванко? — тихо переспросил Боброк.
— А скажи мне, боярин, разве ты сам раздумывал бы о своей жизни, если бы в эту минуту от тебя зависела судьба Руси?
— Нет, князь, большей чести для воина, чем умереть за родную землю.
— Тогда на будем терять времени.
Он громко хлопнул в ладоши, и перед ним выросла фигура одного из дружинников.
— Десятский, сходи к огнищу. Скажи боярскому человеку Иванке, что боярин Боброк кличет его к себе.
Когда дружинник побежал к костру, князь Данило спросил Боброка:
— А не выйдет у нас промашка с письмами, боярин? Уж больно хитер и недоверчив собака Адомас.
— Письма писаны самим Андреем Ольгердовичем, его почерк ведом и Ягайле и Адомасу. Мою руку они тоже знают.
— А если поднимут твоего Иванку на дыбу? Если не выдержит?
Боброк скривил губы.
— Не тот он человек. Потому и посылаю, что верю ему как самому себе.
— Тогда посылай, и да свершится то, что начертано судьбой. Князь перекрестился и вздрогнул, так неожиданно появился перед ним Иванко. Он был в кольчуге, поверх распахнутый кафтан, на боку широкий меч, на голове соболья шапка.
— Иванко, — спросил Боброк, — дорога ли тебе шапка?
— Дорога, боярин. Это же твой подарок.
— Береги пуще глаза. Избави тебя бог потерять. Только в бою, слышишь? Только в бою, когда собьют ударом меча, ты можешь потерять ее.
— Я потеряю ее только с головой, — сказал Иванко.
Боброк помолчал, пристально глядя на Иванко.
— Все может статься. Опасно поручение, которое я тебе дам, но очень важное оно для всех нас, для родины нашей. В шапку твою сотник Григорий намедни зашил письма. Эти письма должны попасть к Адомасу в руки, но так, чтоб он думал, что взял их в бою.
— Ясно, боярин. Они у меня побегают за шапкой, прежде чем получат. Многие заплатят за нее жизнью. Когда и куда ехать?
— Завтра с рассветом поедешь к князю Даниле. С провожатым.
Он посмотрел на князя, и тот крикнул дружинника, почтительно стоявшего в отдалении.
— Десятский, останешься здесь, — сказал князь Данило. — Будешь боярскому человеку провожатым и охраной. Поедете через Волчий овраг. Там, у родника, встретит вас воевода Богдан со своими людьми и защитит от литовцев. Если прорветесь, завтра ночью жду вас у себя.
Князь встал, долго и пристально посмотрел в глаза Иванки и быстро пошел к своим дружинникам…
Через несколько часов перед боярином Адомасом стоял весь покрытый пылью и тяжело дышащий от усталости Казимир.
— Боярин, с вестью к тебе от воеводы Богдана.
Адомас оторвал глаза от тяжелого манускрипта, лежавшего на его коленях, внимательно посмотрел на слугу.
— Слушаю тебя.
— Воевода велел передать, что князь Данило ждет гонца от боярина Боброка. Тот гонец должен доставить грамоту от Боброка и от братьев нашего великого князя, что перешли под руку московского Дмитрия.
Адомас скосил глаза в сторону распахнутого настежь окна, пожевал губами.
— Вели оседлать моего коня и прикажи быть наготове двум сотням конной великокняжеской, стражи…
Десятский дал знак остановиться, осторожно отвел в сторону густую сосновую лапу, выглянул на широкую лесную прогалину.
— Отсюда тропка ведет как раз к роднику, — тихо шепнул он замершему рядом с ним Иванко. — Ходу нам осталось не больше часа. Но что-то не нравится мне сегодня здесь…
Он не договорил. Брошенное сильной рукой копье пробило ему кольчугу и глубоко вошло в спину. Даже не охнув, десятский повалился на бок. Из кустов на Иванко бросились сразу несколько человек. Но в руках его уже сверкнул выхваченный из ножен меч, и в следующее мгновение один из нападавших рухнул наземь с разрубленной головой. Выставив впереди себя окровавленный меч, он рванулся в образовавшуюся среди врагов брешь, но там уже стояли трое, наставив ему в грудь копья. Иванко крутнул головой по сторонам и заскрипел зубами. Враги были со всех сторон. Они наступали осторожно, прячась за щитами, выставив вперед копья.
Иванко метнулся к дубу, прислонился к нему спиной. За ближними литовцами были еще двое, лихорадочно разматывали сеть, чтобы спеленать его, прижатого копьями, пленить.
Стиснув рукоять меча, Иванко ждал. Когда острия копий были готовы упереться ему в грудь, он перерубил древка у двух из них, бросился вперед. Страшен был удар его меча, и один из врагов, выронив щит, повалился мертвым на землю. Другой попытался отшатнуться в сторону, но меч, скользнув по кромке щита, успел вонзиться ему в бок.
Теперь перед Иванко были только те двое литовцев, что растягивали и готовили сеть. Опешив от неожиданности, они бросили сеть и схватились за мечи. Едва уловимым обманным движением Иванко выбил оружие у одного из них и занес свой меч над головой другого. И тут полдюжины копий, брошенных с расстояния в несколько шагов, вонзились в него.
С помощью слуг-телохранителей Адомас осторожно сполз с седла, медленно проковылял к дереву, под которым лежали трупы Иванко и десятского князя Данилы. Некоторое время он не мигая смотрел на лежавшие рядом тела, затем перевел взгляд на литовского сотника, командовавшего засадой.
— Почему мертвы оба? Разве не приказывал я взять московита живьем?
— Я помнил твой приказ, боярин. Но он предпочел умереть с мечом в руке. Московит был храбрым воином, и мы дорого заплатили за его смерть.
Ноздри Адомаса широко раздулись, зрачки глаз побелели, в уголках губ появилась пена.
— Я приказал взять гонца живым, — прошипел он. — Живым, и только живым. Почему ты ослушался моего приказа?
— Боярин, мы сделали все, чтобы взять его. А убили только потому, что он мог пробиться и уйти.
— Пробиться? Один против двух десятков? А где ты был сам? Почему сам не стал на его дороге?
