Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
Камердинер попятился, и дверь бесшумно затворилась за ним. Кранке обернулся к Валбицыну, сделав решительный жест:
— Этого идиота надо!..
— Конечно, — согласился Валбицын. — Но тихо. Без шума...
— Я не смогу.
— По-моему, офицеры СС могут все.
— Я с удовольствием пустил бы ему пулю в затылок. Но, сами понимаете, выстрел привлечет внимание, а это нам ни к чему. Боюсь, что ножом с первого удара...
— Не приходилось?
Кранке покачал головой:
— Только на учениях и с манекеном. А у вас, как мне известно, огромный опыт...
— Мне, так мне... — согласился он. — Всегда найдется козел отпущения!
Вспомнил краснолицего, чванливого Кальтца, его мерзкую манеру чавкать за столом. Что ж, хоть обедать будет приятнее. Покрутил в ладонях пустой бокал, хотел наполнить, но отставил. Рука должна быть твердой, а лишняя рюмка не способствует этому. И все же не удержался: понюхал бокал и выпил из него последние капли. Заметил:
— Я проведу Кальтца к дороге за парком, там ложбинка, и тело можно сбросить в кусты. Если найдут, спишут на восточных рабочих...
В дверь снова постучали, теперь громко и властно, — господин Кальтц не очень церемонился с временными жильцами, тем более каким-то гауптштурмфюрером: насмотрелся у фон Шенка на разных генералов, в том числе и эсэсовских. Да и сам почти не уступал гауптштурмфюреру — как-никак обер-лейтенант, командовал ротой, когда их армия сбрасывала англичан в море под Дюнкерком. Жаль только, глупая пуля раздробила локоть и руку отняли, хорошо, левую, в конце концов, без нее можно не так уж и плохо прожить, в чем Гельмут Кальтц не раз убеждался.
— Я пришел попрощаться с вами, — сказал он, будто явился по собственной инициативе, отдавая дань светской вежливости.
«Вот нахал...» — подумал Кранке, но не очень раздраженно, потому что разве можно сердиться на человека, судьбу которого ты определил сам? Любезно улыбнулся Кальтцу и спросил:
— Решили все же рискнуть?
— Вроде тут мы ничем не рискуем!
— Но все же есть где спрятаться...
— День-два, а потом?
— Наверно, вы правы. Восточные рабочие теперь долго не задержатся тут, и вы сможете возвратиться в Штокдорф.
— Вот видите, — счастливо улыбнулся Кальтц, — я тоже так думаю. К тому же моя дорогая Урсула заждалась меня.
— Жена?
— Да.
— Я завидую вам, — поднялся Валбицын. — Знать, что хоть кто-то ждет тебя, когда вокруг... — Он не закончил и махнул рукой, как бы демонстрируя свое отвращение ко всему происходящему. — Я провожу вас, господин Кальтц, засиделся тут, и хочется немного размяться.
— Но вас могут заметить... — Кальтц недовольно взглянул на Валбицына, вероятно, эта услужливость насторожила его, но вмешался Кранке и развеял все подозрения:
— Господину Валбицыну надо взглянуть на поле за парком. Сможет ли там сесть небольшой самолет...
Раньше они не делились своими планами с управляющим, теперь же Кранке знал, что ему можно доверить любую тайну...
Видно, Кальтц сразу оценил это проявление полнейшего доверия, так как охотно объяснил:
— Самолет типа «Физелер-шторх». К фон Шенку когда-то прилетал его приятель именно на «физелер-шторхе»...
— Вот господин Валбицын и убедится в этом, — вставил Кранке. — Покажете, где лучше приземлиться самолету. Счастливо вам.
Это было сказано с искренней приветливостью, чуть ли не дружески, лицо Кальтца расплылось в широкой улыбке, и он на прощание крепко пожал руку гауптштурмфюреру.
Валбицын знал эти места не хуже Кальтца. Они с Кранке успели разведать все подходы к охотничьему дому, особенно дорогу к полю. Поэтому он ловко пробирался по ложбинке, обходя заросли шиповника и ежевики.
Тропинка круто поднималась вверх к полю. Валбицын первым поднялся к нему, притаился за раскидистым кустом, осматриваясь, Кальтц остановился рядом, он запыхался и тяжело дышал.
Управляющий миновал куст, оглянувшись на Валбицына, предложил пройти немного дальше, чтобы как следует увидеть все идеально ровное и длинное изумрудное поле, поднял руку, указывая, откуда лучше садиться самолету. Он окончательно успокоился и вовсе не остерегался Валбицына — подставил ему спину, и тот незамедлительно воспользовался этим: ударил точно и сильно. Кальтц, наверно, даже не осознал своей смерти, лишь застонал и осел под куст медленно, словно устал и должен был отдохнуть.
Валбицын аккуратно вытер нож о пиджак управляющего, нажал на кнопку, пряча лезвие, и только потом повернул Кальтца вверх лицом. Увидев, как мутнеют его глаза и мертвенная бледность разливается по лицу, внимательно огляделся и не заметил никого. Только нахальная сойка трещала в кустах боярышника.
Валбицын постоял еще немного и, убедившись, что Кальтц мертв, быстро направился назад к ложбинке.
5
Гусак дожаривался на сковородке, и неимоверно вкусный запах переполнял барак. Тут не пахло так никогда, и в кухню все время заглядывали любопытные. Слух, что Мишина мать жарит гуся, распространился молниеносно. Это было так неожиданно, что к бараку пришли даже французы. Они вдыхали запах гусятины, о чем-то живо разговаривали и, наверно, одобряли Мишину смелость, смеясь и показывая на него пальцами. Потом один из них подозвал Мишу и поинтересовался, где именно он поймал такую вкусную птицу. Миша охотно объяснил им, и французы, посоветовавшись, отправились к лугу, но не успели отойти и сотни метров, как из-за сада, что отделял барак от шоссе, выскочила открытая машина. Миша сразу узнал ее и бросился навстречу. Французы нерешительно остановились, но, увидев, как радостно машет руками Миша, поняли, что именно случилось, и повернули назад.
«Виллис» остановился резко, словно шофер испытывал надежность тормозов, и Бобренок, выскочив из машины, чуть не попал в Мишины объятия.
— Ну, — спросил майор нетерпеливо, — где твой фельдшер?
— Леся бегала к нему — он ждет вас дома...
Хотел объяснить, кто такая Леся и что до деревни, где живет фельдшер Функель, совсем близко, вон даже черепичные крыши видны, но машину уже окружили девушки, и шумливая Настя, никого и ничего не боявшаяся, обняла майора за шею и повисла на нем, обцеловывая.
Мише показалось, что даже при всей необычности ситуации Настя переборщила: такая персона, как майор, требовала большего уважения, и на какое-то мгновение он испугался Настиной дерзости, однако увидел, что майор нисколечко не обиделся, наоборот, прижал к себе девушку и закружился, смеясь и тоже целуя ее. А тут и остальные уже налетели на машину, хохот, визг долетали оттуда. Потом кто-то, может, шофер, а может, какая-то из девушек, нажал на клаксон, и автомобильный сигнал, заглушив девичий крик, зазвучал торжественно и празднично, будто салют.
