Связанный гнев - Павел Александрович Северный
Размешивая в чашке кофе, отхлебывая с ложки напиток, Мордюков, уставившись на Глинскую, склонив голову, почтительно произнес:
– Осчастливила судьба встретиться с вами в обычной жизни. Помню вас! Хорошо помню! Видел вас в Александринке в «Грозе» Островского. Памятный спектакль. Видимо, гостите в наших краях?
– Нет. Просто обосновалась на жительство в Сатке.
– Не хочется верить. Променяли столицу на уральское захолустье? Я бы этого никогда не сделал. Но вы женщина. У женщин все душевные эмоции странны, особенно у такой одаренной, каковой являетесь вы, по-моему сугубо личному мнению.
– Но ведь вы, господин Мордюков, знаете, почему я здесь?
– Конечно, кое-что слышал. Должность у меня такая. Слышал, что будете радовать своим искусством саткинских обывателей. Может быть, иной разок и я, грешный, приобщусь к лицезрению вашего таланта. Чуть не забыл, господин ротмистр. Мною отдан приказ об аресте цыганки Эсфири, исхлеставшей плетью урядника.
– Она права. Заступилась за ребенка, которого урядник избил нагайкой, – возбужденно сказала Нина Васильевна.
– Милая барышня! Не избил, а только разок хлестнул. Был урядник верхом и не рассчитал точность удара. Мальчонка просто жертва несчастного случая.
– Удар опасный. Мальчик может не выжить.
– Полно, доктор! Мы-то ведь знаем, что от прикосновения ваших рук жертвы редко становятся покойниками. Вы-то ведь уже позаботились о его спасении. Руки счастливые даны вам Господом Богом.
– Противно обо всем судите, господин Мордюков.
– Как умею. И знаю, что вы лично обо мне не совсем доброго мнения. Хотя вам лично ничего плохого не причинил.
– Но раз все же пробовали.
– Выполнял не совсем благородное приказание начальства. Сам рад, что не довел дело до конца, ибо мог лишить вас жизненного покоя. Должность у меня такая: вначале всех подозревать во всех смертных грехах, а потом исподволь миловать. Уважаемая Олимпиада Модестовна, не побалуете ли меня еще одной чашечкой?
– Сделайте одолжение. Пейте на здоровье.
– Только кофейную гущу из чашечки не выплескивайте. Я суеверный. В кофейной гуще всегда чую для себя удачу.
– Господин Тиунов, как владелица промыслов имею право присутствовать на допросе моих рабочих? – спросила Софья.
– Да, у вас это право имеется.
– Но я, господин ротмистр, буду протестовать. Присутствие посторонних будет сковывать мое мышление. Мадемуазель Сучкова слишком молода и впечатлительна.
– В таком случае попрошу воспользоваться моим правом господина Новосильцева. Если и против него вздумаете протестовать, запрошу телеграфом разрешения губернатора.
– Ну зачем же сразу пугать меня его высокопревосходительством? Вполне ясно, что полковник может присутствовать вместо вас на допросах. Ему это может даже пригодиться. Как знать, а вдруг и на его промыслах объявится политическая ситуация. Революционные мракобесы никого не щадят. Они и кавалера ордена Георгия Победоносца очернят, если им это понадобится.
– Где разместили арестованных, Савва Павлович? – спросил Тиунов следователя.
– Кажется, временно в бане.
– Когда начнете допросы?
– С завтрашнего утра. Это мой метод. Дать любому преступнику остаться наедине с совестью. Дать возможность подумать на досуге. Метод, проверенный на практике. Преступники после него легче разумом раскалываются, а все только от психической усталости, часами ожидая грядущего допроса. Отменный у вас кофе, Олимпиада Модестовна…
Глава XX
1
Над Дарованным висела серьга молодого месяца, а вокруг нее нимбом искрилась бархатистость темно-синего неба…
В хозяйской столовой стенные часы мелодичными вызвонами утвердили прошедший десятый час.
В доме тишина. Почти все его обитатели раньше обычного легли спать после напряженно прожитого дня.
Относительная успокоенность наступила и в рабочих казармах, хотя возле некоторых группы женщин все еще возбужденно обсуждали результаты обысков, аресты Травкиной и Амине и других старателей и старательниц, обвиненных в оказании сопротивления действиям полиции.
В конторе при свете керосиновой лампы Рязанов сосредоточенно щелкал на счетах, а результаты подсчетов записывал на странице толстого журнала. В его комнате, приведя ее в порядок после обыска, в темноте на кровати лежала Оксана.
По лестнице со второго этажа спустился без мундира в шелковом черном жилете следователь Мордюков и, подойдя к столу Рязанова, спросил:
– Чем занимаетесь, господин студент?
– Надеюсь, видите? Мое занятие порядку в империи не угрожает.
– Продолжаете дерзить, молодой человек?
– У меня привычка обходиться без нарочитой вежливости.
– Напрасно обзавелись такой опасной привычкой в вашем положении. Вам надлежит всегда быть вежливым в обращении с людьми моего ранга. Памятуя, что вежливость украшает человека.
– Почему же сами, господин следователь, ею себя не украшаете? Сегодня имел возможность лицезреть, как вежливо обращались с народом при обысках.
– Прикажите понимать, что приисковый сброд изволите причислять к народу?
– Именно! Ибо в моем понятии старатели – достойные люди мужественного и сурового труда. И придуманная кличка «сброд» для них не оскорбительна. Ибо любого достойного человека нельзя унизить самой злой кличкой.
– Вам, конечно, положено защищать любое простонародье. Но я, оставаясь при своем убеждении, считаю рабочих на приисках отребьем русского народа.
Мордюков, засунув пальцы левой руки в кармашек жилета, подошел к приоткрытой двери в комнату Рязанова.
– Кажется, ваше обиталище?
– Да. Обыск в нем не дал вам желаемых результатов.
– Кто в комнате?
– Женщина.
– Понимаю.
Мордюков, побродив по комнате, сел в кресло возле стола доверенного. Рязанов, перестав работать, наблюдал за правой рукой следователя, которой он жестикулировал при разговоре. У руки узкая кисть, похожая на клешню рака. Ее указательный и средний пальцы, вытянутые вперед, разъединяясь стригли воздух, как ножницы. При разговоре Мордюков после произнесенной фразы оттопыривал губы, довольный сказанным.
– Меня интересует, господин студент, где вы изволили провести прошлую ночь?
– Спал в стоге душистого сена.
– С кем?
– Не будьте нахальны, господин Мордюков. Моя личная жизнь не подчинена вашей должности.
– Прошу ответить. В противном случае…
– Придумаете нужную вам полицейскую версию о неблагополучном поведении поднадзорного ссыльного студента?
– Какой вы колючий. Совсем напрасно ведете разговор со мной в раздраженном тоне. Мне действительно важно знать, в каком обществе были в стоге сена или в каком другом месте на очередной политической сходке.
Из комнаты вышла, щурясь от света, Оксана и прервала следователя:
– Чего, господин начальник, пристаешь к человеку? Правду тебе сказал, что ночевал в стогу.
– Уж не ты ли можешь это подтвердить?
– А как же. Могу заверить, потому была возле него. Любовь у нас.
– Сама кем маячишь на промысле?
– Старшая над артельными поварихами.
– Спасибо, молодица. Угадал? Уж коли спала в стогу с парнем, то, конечно, не девица?
– Чего сказал?
Оксана решительно подошла к столу, за которым сидел Мордюков, и погрозила ему пальцем.
– Хоть и начальник, но языком легче брякай. Оксана за свою женскую честь, благословясь, может тебя и
