Анри Кулонж - Шесть серых гусей
— И все это происходило под моей крышей! — воскликнул Креспи. — Признаюсь, что до вашего приезда я не очень интересовался тем, что было в моем собственном доме сто двадцать пять лет назад. От того времени у меня осталось только письмо, случайно обнаруженное в секретере, которое я показывал вам в тот памятный вечер, капитан…
— Дон Этторе прочел его мне в ту ночь, когда мы играли в ужин, — объяснил Пол Ларри. — Мэри Шелли жаловалась супругу на угнетенное состояние духа. И неизвестно еще, она ли это была.
— Это легко проверить, — сказал Ларри и вынул из бумажника листочек, в котором недоставало слов, отданный ему Домитиллой.
— Это тот же почерк?
— Да, — не колеблясь ответил Креспи. Пол не смог удержаться от смеха:
— Это ж надо, у тебя с собой весь отдел рукописей Бодлианской библиотеки! Есть еще что-нибудь?
— Это все, что осталось от письма Мэри Шелли, в котором она сообщает о недавней смерти Елены. Коррадо взял его, чтобы заинтересовать Амброджио, потому что, как он сказал мне незадолго до гибели, там было слово «Неаполь». Письмо взволновало меня не только по причинам личного порядка. Совершенно очевидно, что оно было написано Мэри не на Ривьера-ди-Кьяйя, а уже после смерти девочки. Следовательно, это письмо не могло быть украдено у дона Этторе. Тогда я подумал, что в Монтекассино могут находиться какие-то архивы, и решил любой ценой пробраться туда.
Воспоминание о нескольких часах, проведенных в гараже с Домитиллой, и о его тайном уходе — вернее, бегстве — были еще так свежи, что рука Ларри дрожала, когда он убирал листок в бумажник.
— Мне повезло, что негодяй, которого я поселил наверху, не успел украсть у меня другое письмо Мэри, ее патетическое послание к мужу! — воскликнул Креспи. — А он знал о его существовании, потому что я читал его Домитилле! Бедная малышка, — добавил он со вздохом. — Ей не придется писать таких писем парнишке, за которого она собирается замуж.
— Как бы то ни было, Амброджио заинтересовался такого рода документами только после того, как выяснил, что они меня интересуют. Тогда-то за бумагой «верже» девятнадцатого века ему стали мерещиться другие бумажки: банковские билеты!
— Во всяком случае, я заранее радуюсь, что могу показать вам письмо Мэри. Оно такое трогательное, — сказал Креспи.
— Сколько неизданных документов! — иронически бросил Пол. — Твоя книга станет событием в литературоведении!
Ларри взглянул на Пола. «Забавно, — подумал он, — что Пол всегда в таком насмешливом тоне говорит о моем труде. Это пройдет, как только он перестанет проектировать дома в стиле Тюдор и построит что-нибудь по собственному проекту».
— Меня привлекала не столько перспектива найти неизвестные документы, — объяснил он уверенно, — сколько установить с Шелли более личные, более тесные, я бы сказал, почти физические отношения. Тут рисунок меня разочаровал. Я думал… На самом деле я не знал, что на нем увижу, но надеялся, что он будет достоин того, что я перенес, разыскивая его. А вместо этого мне достались перелетные птицы… несущиеся сквозь полярную ночь, — добавил он, усмехнувшись и убирая пергамент в защитный футляр.
— Кстати о перелетах. Вы рассказали Ларри историю с портшезом? — спросил Пол тем же тоном, каким говорил о будущей книге своего друга.
Ларри с трудом смог скрыть свое смущение. Креспи, ничего не заметив, наклонился к нему.
— Вы мне не поверите, но у меня украли портшез! — воскликнул он. — Он всегда стоял в маленькой гостиной, там же, где и секретер с письмом Мэри Шелли. Так вот, украли не письмо, а портшез!
— В самом деле странно, — согласился Ларри.
— Не скрою, меня это очень заинтриговало, — сказал Пол.
— Помнится, после того достопамятного призрачного обеда вы поднялись наверх и так обрадовались, когда обнаружили там вашу очаровательную француженку. Ох, простите меня! — воскликнул Креспи.
Пол побледнел. Дон Этторе был так искренне расстроен, что Ларри решил все выяснить. Это позволяло также сменить тему, потому что ему вовсе не хотелось, чтобы они рассуждали об исчезновении портшеза.
— Это была… Юнона, которую мы тогда с тобой встретили?
— Да, — ответил Пол. — Между нами что-то… что-то начиналось. Я тебе потом расскажу, — сказал он, но Ларри показалось, что он не собирается этого делать.
— Дон Этторе, — с притворной веселостью обратился Пол к пожилому джентльмену, — чтобы помешать вам предаваться воспоминаниям, мне придется незамедлительно отвезти вас на ваши виноградники.
— Мне очень жаль, — сказал дон Этторе, вставая. — Я слишком неловок! Можно, я возьму с собой одно из одеял, которые, кажется, никому не нужны, потому что, поднимаясь сюда в джипе, я замерз.
Он вдруг стал похож на провинившегося мальчишку. Пол ласково похлопал его по плечу.
— Все же я рад, что вы запомнили ее такой, потому что и я ее такой запомнил, — сказал он, отвернувшись.
Дон Этторе уселся рядом с Полом, а Ларри устроился как мог на заднем сиденье потрепанного автомобиля.
— Я поеду вдоль побережья, через Торре-дель-Греко, чтобы оценить ущерб, нанесенный южным склонам, а потом мы поднимемся к вашим виноградникам, — сказал Пол немного резко, словно пытаясь забыть о своей недавней откровенности.
— Как хотите, — откликнулся Креспи виновато.
Пол думал, что на дороге будет такая же суета и беспорядок, как перед бомбардировкой в Кассино, но на второй день после начала землетрясения жители словно оцепенели в тревожной безнадежности, считая, что единственное спасение от новых потоков лавы — в бегстве к морю. Кое-кто враждебно поглядывал на бледное и осунувшееся лицо Ларри, словно он был колдуном, решившим испробовать свои способности на склонах вулкана, и результат не замедлил сказаться. А как еще можно было объяснить, что такой тип едет в джипе в сопровождении офицера и штатского, в котором сразу можно было признать человека влиятельного? Вслед им неслись злобные проклятия. Пол повернулся к Ларри и с сарказмом в голосе сказал:
— Виновата дьявольская сторона твоей натуры. Ты пугаешь людей.
По мере того как они продвигались вдоль берега моря, погода понемногу менялась. Ветер стих, а вместе с ним исчез и едкий запах, который испускал столб дыма, вертикально поднимавшийся над жерлом вулкана на головокружительную высоту. Этот враждебный неровный столб был похож на склоны Монте-Каиро в разгар наступления Тридцать четвертой и Тридцать пятой дивизий, а южные склоны вулкана, покрытые цветами, напротив, выглядели вполне мирно и живописно. С каждым поворотом дороги чувство всеобщего облегчения мало-помалу вытесняло тревогу, словно люди верили, что на этот раз беда их миновала.
