Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света
Возглас штурмана был вызван необычайным явлением: короткие и низкие волны вдруг точно перерезал надвое какой-то большой предмет, характер которого трудно было определить.
Животное или снаряд, это тело пронеслось с невероятной быстротой всего на расстоянии каких-нибудь десяти метров под носом у маленького судна.
При этом послышался резкий звук, который можно было одинаково принять и за сопение кита, и за свист снаряда.
— Едва только успели проскочить! — заметил штурман, и в тот же момент громадная глыба, всплывшая в нескольких кабельтовых от судна, взорвалась со страшным шумом, и осколки с глухим плеском упали в море. Круглое белое облако поднялось над местом взрыва и стало стлаться по воде.
— Хм! — заметил Фрике. — Нас как будто осыпало свинцовым градом!..
— Это разрывной снаряд и весьма приличного калибра! — заметил матрос Бернар. — Штука знакомая по войне.
— И по-видимому, — заметил доктор, — он предназначался нам.
— Да, — сказал штурман. — Это несомненно!
— Вот черт! Кому это пришла охота стрелять в нас, как по прицельным буйкам?! Мы здесь не на полигоне!
— Нет, но зато мы меньше чем в десяти километрах от пиратов.
— Быть не может!?
— Я вам говорю!
— В таком случае тем лучше, скорее встретимся!
Второй выстрел, направленный точнее, чем первый, начисто срезал верх фок-мачты.
— Да кто же наконец так бомбардирует нас?! — заворчал мальчуган.
— Судно под штирбортом! — крикнул лоцман, который подобно блаженному памяти Кожаному Чулку говорил мало и смеялся про себя.
— Э, да как же мы глупы!
— Фрике, дружок, говори, прошу тебя, только за себя! — заметил доктор. — Наша скромность не позволяет нам принять этот комплимент на свой счет.
— Пусть так, но если мы не поднимем никакого флага, белого, желтого или зеленого, то должны будем проглотить разом фунтов четыреста свинца… А это, пожалуй, свыше нашего аппетита!..
— А ведь это, право же, хорошая мысль!
На мачте подняли французский флаг. Фрике, обладавший ловкостью и проворством обезьяны, в мгновение ока взобрался на верхушку мачты и зорким глазом окинул горизонт. Крупное судно, стройное по своим очертаниям и, по-видимому, значительно поврежденное, осторожно пробиралось между рифами. Густой султан дыма вырывался из трубы.
— «Молния»! — закричал радостно мальчуган. — Это «Молния»! Нас увидели, быть может, даже узнали… потому что перестали стрелять!..
Не успел Фрике договорить, как рядом раздался новый выстрел. Это был резкий звук американского карабина.
Мальчуган разом съехал вниз с мачты на палубу: все лицо его было залито кровью.
— Тысячи молний! Здесь, кажется, убивают!
Этот выстрел послужил сигналом к нападению: все пять человек экипажа маленького судна, зафрахтованного нашими друзьями, вооруженные с ног до головы, набросились на французов, и только один лоцман остался на своем месте.
— Пятеро против пятерых! — воскликнул Андре. — Победа останется за нами!
Между тем жандарм, несмотря на страшные приступы морской болезни, разом вскочил на ноги и выхватил свою саблю. Он был бледен, как призрак, но не от страха или малодушия, а потому, что никакой героизм не может устоять против постоянно одолевающей тошноты.
Только один нос его сохранил еще отчасти свой первоначальный фиолетовый оттенок. Негодование и волнение на время пересилили позывы его непокладистого желудка.
— Как видно, на палубе становится жарко! — проговорил он, держа свое оружие наготове.
Доктор, которому было хорошо знакомо вооружение каждого судна, кинулся на корму и схватил топор, предназначенный для того, чтобы в случае надобности обрубить канат спасательного буйка.
С силой, какой трудно было ожидать от этого непомерно длинного и тощего человека, он управлялся с этим тяжелым топором с удивительной ловкостью и проворством.
В Андре прицелился один из негодяев, но француз навалился на него всей тяжестью своего тела, и оба свалились на палубу.
Бернар — матрос, умевший управляться со штурвальным колесом, набросился на лоцмана, который, продолжая держать колесо левой рукой, правой выхватил револьвер и открыл настоящий беглый огонь по подбегавшему бедному матросу, которого эта трескотня, однако, нимало не напугала.
Между тем Фрике уже уложил одного рослого англичанина, который с абордажным палашом в одной руке и револьвером в другой, по-видимому, с пренебрежением смотрел на столь хрупкого и юного противника. Это была ошибка: прежде чем он успел очнуться, Фрике со всего маха ударил его носом и грудью о доски палубы.
— Раз!., и два!.. — засмеялся мальчуган, держась наготове и успев выхватить у противника в момент его падения револьвер, который он схватил, как схватывает кошка лапой плохо лежащую сосиску.
— Так-то вы вздумали отблагодарить французов, которые без торга уплатили вам весь фрахт за вашу ореховую скорлупу?! Нет, голубчики, так просто это не обойдется: вы сами себя наказываете!.. Посмотрите, это будет забавно!..
Что ни говорил Андре, однако бой был еще далеко не выигран. Самое большое, что можно было сказать, что силы были равными. Правда, наши друзья, как люди, привычные ко всяким неожиданностям и злоключениям и смелые до безумия, не растерялись и не дали застигнуть себя врасплох. Они были безоружны, но в одну минуту добыли себе оружие, отчасти обезоружив своих врагов. Но сражение было еще впереди и обещало быть горячим.
Бой длился недолго, никого не ранили. Никто не был ранен. Фрике был весь измазан в крови, но, в сущности, получил только простую царапину. Пуля из ремингтона, задев ушную мочку мальчугана, вызвала сильное кровотечение, не представлявшее, однако, ни малейшей опасности.
После нескольких секунд затишья все десять человек, находившихся на судне, с яростью набросились друг на друга.
Громкие проклятия сыпались на немецком и английском языках из уст нападающих, которые в первый момент полагали, что им легко будет справиться с французами, но неожиданный отпор бывалых парижан несколько смутил настоящих неукротимых разбойников, достойных союзников морских бандитов.
Рослый Бернар первым перешел в наступление. Поспешно выпускавший один за другим свои заряды лоцман плохо целился, и потому все его выстрелы пропали впустую! Вообще огнестрельное оружие на небольшом судне неудобно, так как качка изменяет направление выстрелов. Схваченный за горло французским матросом лоцман посинел и вытянул язык.
— Так подыхай же, негодяй! — пробормотал Бернар.
Тот вытянулся и выпустил колесо из рук. Но к нему подоспела помощь: один из сообщников, вертя над головой карабином, который он схватил за ствол, кинулся и с размаха готовился ударить прикладом Бернара по голове, когда тот, стоя спиной, не подозревал о грозившей ему со стороны опасности. Его можно было бы уже считать погибшим, но Барбантон вовремя заметил опасность. Он не был столь устойчив на ногах, как моряки, и в рукопашной борьбе тоже не мог бы устоять против здорового и сильного противника, но зато своей саблей владел в совершенстве, не хуже любого инструктора рубки на эспадронах; к тому же у него была очень длинная рука — и вот в решительный момент он вытянул ее и нанес удар.
