Луи Буссенар - Путешествие парижанина вокруг света

В самом деле навигация вблизи северных и восточных берегов Австралии, начиная от Торресова пролива до тропика Козерога, от Новой Каледонии и до Соломоновых островов, становится с каждым годом все затруднительнее. Существовавший здесь недавно пролив сужается, там пролив заполняется, тут всплывает остров, которого раньше не было — провозвестник будущего материка. Новые рифы вырастают и здесь и там ежегодно: неутомимые рабочие неустанно трудятся, воздвигая новые и новые грандиозные сооружения.

На неизмеримой морской глубине эти крошечные существа воздвигли прочные утесы, в которых находятся бесчисленные подводные галереи, гроты и убежища, где морские чудовища резвятся, как в заколдованных сказочных замках подводных царей. И новые разветвления этих ходов, тоннелей и галерей, этих залов и гротов ежегодно пристраиваются к прежним. Они скрещиваются, сплетаются, образуют запутанные лабиринты и прочный фундамент, на котором воздвигаются и вырастают новые своды, столбы и колонны, новые гроты и галереи пурпурного цвета.

Но вот для некоторых из этих неутомимых строителей «великий труд» закончен. Они вышли на поверхность моря. Но, увы! Это вместе с тем и предел их существования. Новый элемент — воздух — им чужд, и они умирают. Их мертвые тела задерживают и останавливают все плывущее с моря: обломки кораблей, доски и морские травы, вырванные с корнем деревья и жалкие щепки. Все это гниет и разлагается, образуя своего рода перегной, и, слеживаясь, создает плотный пласт, превосходную почву для роскошного сада, для висячего сада царицы вод, сада, которому каждый новый день приносит все новые и новые материалы.

Иногда гигантский кит, или кашалот, разбившийся о скалы и рифы, выкинутый морем на ложе из зеленых водорослей и прибитый бушующими волнами, остается гнить и разлагаться на новом островке. Тогда целые стаи морских птиц, чуя добычу, слетаются сюда и поселяются на островке вблизи этой гигантской туши, гарантирующей им пропитание на долгое время.

Занесенные сюда на крыльях ветра семена или прибитые волнами плоды насаждают на острове флору; неизвестно откуда взявшиеся крокодилы вылезают на его берег, отдыхают и греются на солнце. Но еще пройдет много лет, прежде чем остров заселится людьми.

Тем не менее можно смело утверждать, что очертания австралийского материка должны сильно видоизмениться в сравнительно недалеком будущем.

Все четверо французов вышли в море на рассвете, ни минуты не задумавшись над желанием вернуться на родину с первым отправляющимся в Европу судном, не колеблясь ни секунды перед мыслью, что им приходится идти навстречу непреодолимым препятствиям. Эти современные морские Дон Кихоты самоотверженно кинулись навстречу неизвестности, бодрые духом и полные надежд.

Доктор был как нельзя более весел. Мальчуган забавен как никогда. Жандарм торжествен и полон сознания собственного достоинства, как сама власть. Одно только временами нарушало его самодовольное состояние; бедняга страдал морской болезнью. Когда легкое судно начинало качать то килевой, то бортовой качкой, диафрагма Барбантона не выдерживала этих толчков. Тогда он прикладывал руку к козырьку своей шляпы, предусмотрительно пристегнутой под подбородком ремешком, изящно, по-военному кланялся и, бледный, позеленевший, с носом, ставшим из красного желтым, неизменно произносил:

— Pardon, прошу извинить, господин доктор, и вы, господа… Я чувствую себя не совсем хорошо… К счастью, здесь нет дам… А между мужчинами…

— Сделайте одолжение, не стесняйтесь, будьте как у себя дома! — весело отзывался Фрике. — Нам все это давно известно!

Барбантон и Фрике очень сдружились, и хотя последний иногда злоупотреблял той властью, которую успел приобрести над ним, жандарм, таивший под своей несколько комичной наружностью прекрасное доброе сердце и исключительно милый характер, относился весьма добродушно к забавным выходкам и шуткам мальчугана и первым смеялся вместе с другими.

Фрике постоянно плел ему всякие небылицы, рассказывал самые неправдоподобные истории и разыгрывал его всячески, причем тот каждый раз ловился на обман и попадал впросак. Но его самого чрезвычайно забавляли эти смешные и забавные выходки и проделки мальчугана, над которыми он смеялся, как ребенок. И действительно, только человек с обидчивым и придирчивым нравом мог бы принимать их с плохой стороны и искать в них повод к ссоре, настолько они были добродушны и забавны. Словом, в этой благосклонной и добродушной снисходительности жандарма к Фрике было нечто, напоминающее отеческую слабость и поблажку блюстителя порядка к шалостям и проделкам учащейся молодежи или уличных ребятишек, этих баловней Парижа.

Присоединившийся к этой дружеской компании после кораблекрушения матрос также был своеобразным типом.

Последние два дня он казался страшно озабоченным и как будто все что-то перебирал в своей памяти. Поминутно он поглядывал на Андре, которого изучал с головы до пят, как будто желая во что бы то ни стало припомнить, где он мог его видеть раньше. Андре, со своей стороны, смутно припоминал как будто знакомые черты, стушевавшиеся в его памяти, но еще не совсем забытые.

Однажды утром, когда шкипер медленно и осторожно проводил их легкое судно тесным проходом между рифами, порыжевшими от влияния воздуха и солнца и как бы покрытыми ржавчиной, матрос вдруг как будто что-то вспомнил.

Не торопясь, он достал из-за щеки громадную жвачку табаку, положил ее в свою шапку и затем с видом человека, принявшего какое-то решение, встал и подошел к молодому французу.

— С вашего разрешения, позвольте мне сказать вам пару слов, если вы изволите меня выслушать! — сказал он.

— Да, сделайте одолжение, милейший, хоть две пары, я рад с вами побеседовать!

— Видите ли, я лучше умею убрать паруса и закрепить ванты, чем краснобайствовать, но есть одно обстоятельство, что не дает мне покоя… Так вот, если вы позволите мне сказать…

Андре не прерывал его, зная, что это лучший способ дать человеку собраться с мыслями; действительно, несколько успокоившись и осмелев, матрос продолжал;

— Мне кажется, что я знаю вас уже восемь лет!

— Вы думаете, что видели меня уже восемь лет тому назад?

— Да, сударь, да еще при таких обстоятельствах, которых не забывают. Ведь вас зовут Андре Б.?

— Да!

— Вы участвовали при осаде Парижа?

— Да!

— Вы были в траншее перед Hautes Bruyeres?

— Действительно, я несколько раз стоял на этом посту!