Александр Кикнадзе - Кто там стучится в дверь?

— По-моему, этот револьвер по имени наган бывает нужен только кинорежиссерам, которые ставят военные фильмы, еще артистам, которые в них заняты. А на войне от него пользы мало, разве что с врагом нос к носу столкнешься. Попасть из нагана по движущейся цели практически невозможно. Это, повторяю, только в кино герои попадают с первого раза, в «Красных дьяволятах» например. Тугой спусковой крючок не позволяет вести прицельной стрельбы, не случайно в армиях зарубежных стран на смену этому оружию пришло другое, с иными конструкторскими и боевыми характеристиками. Думаю, что и в нашей армии наган доживает последние дни.

Инструктор не перебил, дал высказаться до конца. Только слегка покраснел от одной мысли, что ему приходится иметь дело с таким недисциплинированным и болтливым слушателем, ни черта не понимающим в деле.

Ашрафи начал спокойно, мысленно дав зарок не сбиться на повышенный тон:

— Ты ишто думишь, ты адин здесь умни, а другие кургом дураки, да? Ты адин ифсе знаишь, а во всей нашей армии нихто больше не знает, да, какой это оружие? Товарищ Ворошилов Клим тоже не знает, да? Ты не читал в газете, как он сам стириляет из эти наган? Не читал, да? Ишто, газет ваабще не читаешь? Читаешь? Может, не ифсе понимаишь, так и скажи, тебе другие, боли грамотни, помогут разбираться. Так вот, слуши, товарищ Ворошилов присутствовал на стирельбах в адной части, и там адин командир пилохо стирилял, он, когда товарища Ворошилова увидел, исказал, ишто пилохо ривольверт стириляет, пилохой папался наган. Тогда товарищ Ворошилов испокойно визял этот наган и почти ифсе пули на сентр послал. Ясна? Понятна? Теперь, пажалиста, если тибе эта ни трудна, будь добри, вазми семь боевых патронов и покажи, как ты умеешь стирилять и пачему тебе этот наган так не ниравися.

— Слушатель Песковский получил семь боевых патронов для выполнения учебных стрельб. Разрешите начать?

— Разрешаю.

— Можно обратиться с дополнительным вопросом, товарищ инструктор?

— Можно.

— А что, если я вызову вас на соревнование кто больше выбьет, не рассердитесь? — И тихо добавил: — Я готов поставить эти часы. Согласны?

Ариф Ашрафи с презрением ответил:

— Я по ифсем пиравилам должен сичас вышивирнуть тибя из строя и обратиться с рапортум на имя начальника. Если ты свой характир не изменишь, то из тебя, извините, товарищи, хреновий будет разведчик. Напишу рапорт, тебя пашлют чистить уборни. Кагда кончишь учиться, залатой ротой командовать сможешь. Справку тибе дадут. Харашо будит, да?

Стоявший рядом с Песковский Пантелеев дал ему локтем в бок: умолкни, не лезь на рожон.

Ашрафи продолжал:

— Но я никому не буду жаловаться. Ты мой характир знаешь, знаешь, ишто я не побегу к начальству, патаму со мной так разговаривать, да? Ничего, я тебя буду сам немного учить. Отставить выполнение стрельбы. После занятий будем немного поговорить.

Распустив группу, Ашрафи оставил в тире Песковского и Пантелеева.

— Ты ишто со мной так разговаривал? Умеешь хорошо истрелять? Покажи.

Песковскому было уже стыдно перед этим человеком. Зачем понадобилось унижать его? Глупо все получилось. Будто не военная школа, а черт знает что. «Для чего мне наживать врагов с самого начала, ведь со стороны, правда, может показаться, что я кажусь сам себе умнее и лучше других. Остановиться... найти слово... нет, не для того, чтобы извиниться... я ничем не обидел инструктора... чтобы как-то загладить то, что произошло. Поздно, у инструктора восточный характер. Надо было думать об этом раньше».

Ариф Ашрафи продолжал:

— Пажалиста, вот маи часы. Игде твой часы? Ходят нормально? Так, хорошо. Семь раз будишь стирлять ты, шесть раз — я. Все это добро отдадим Пантелееву, и кто вигрит, все возьмет сибе и никогда дургим говорить не будит. А тот, кто проиграит, болше не будит сиривать моих занятий глупим разговором. Согласин?

— Но зачем же мне лишний выстрел? Я не новичок.

— Лишний вистрел, чтобы ты нос високо не носил. Очень високо нос держишь. Пилохо кончится. Ясна-панятна?

— Может быть, не стоит, товарищ инструктор? — тихо спросил Станислав. — Постреляйте просто так: кто больше выбьет, тот и победил. И я с вами постреляю, а спорить не надо. Я думаю, Песковский готов взять свои слова обратно, не судите его строго, он иногда вспыхивает, а потом быстро отходит, характер такой.

Ашрафи натужно улыбнулся:

— Ты искорей про этот, свой хреновый привычка забудь.

Если бы мог, Песковский крикнул бы: «К барьеру!» — как это делали в те времена, когда такой совет почитался за оскорбление, а оскорбление смывалось кровью. Кто он, в самом деле, такой, этот Ашрафи, что позволяет себе оскорблять его? Сейчас надо во что бы то ни стало выиграть.

— Что ж, давайте начнем. Только мне поблажек не требуется.

Ашрафи молча прикрепил к фанерному щиту две чистые мишени, отнес их на двадцать пять метров, предложил Песковскому выбрать наган, дал ему семь патронов (Евграф по привычке начал было: «Слушатель Песковский получил семь боевых патронов для выполнения...», но Ашрафи перебил его: «Отставить!»). Себе инструктор взял шесть патронов и, не дожидаясь Песковского, выпустил все шесть пуль. После этого спокойно спросил:

— Ну как, будем формалистами и станем стирлять или не будем патроны портить?

— Почему же, постреляем...

Прежде чем сделать первый выстрел, Евграф вложил в барабан гильзу, подкрутил его, прицелился и щелкнул, проверяя спусковой крючок — насколько он туг. Недовольно поморщился, вложил в барабан все семь патронов, а первый выстрел сделал в старую боковую мишень, чтобы уравнять шансы и чуть лучше почувствовать револьвер. И начал неторопливо, тщательно целясь, стрелять.

Ему показалось, что пули легли нормально, он много бы дал, чтобы выиграть это пари и вернуть побежденному его старенькие толстые большие часы на изъеденном временем ремешке.

Ноги несли Евграфа к мишеням, но он пересилил себя, постарался сделать вид, что ему безразлично, кто сколько выбил очков, но, приблизившись к мишеням, первым делом взглянул на ту, в которую стрелял инструктор: три пули были в десятке, две в девятке и одна в семерке. Песковский вздохнул и посмотрел на свою мишень: две восьмерки, семерка, три пятерки.

Пантелеев молча передал инструктору трофей. Тот внимательно, со всех сторон оглядел часы. Заметил, что вообще-то не полагалось бы возвращать выигрыша, чтобы курсант Песковский лучше запомнил этот день, научился вести себя на занятиях, а одновременно чуть лучше стрелять, чтобы со временем отыграть потерянную вещь... Но, с другой стороны, эти чужие часы будут напоминать ему, Ашрафи, в недавнем прошлом чемпиону дивизии, что он обыграл новичка... нет, такая честь ни к чему, поэтому он просит Пантелеева вернуть часы владельцу.