Уилбур Смит - Пылающий берег

У него была такая же, как и у дочери, густая копна курчавых волос, но с седыми прядями, свисавшими на лоб. Широкие и навощенные усы впечатляюще заострялись. Человек уставился на Майкла своим единственным темным, поблескивающим глазом. Другой глаз был закрыт черной суконной круглой повязкой пиратского вида.

— Кто это? — спросил он.

— Английский летчик.

Сердитый взгляд смягчился.

— Дружественный воин. Товарищ по оружию — еще один из тех, кто уничтожает проклятых бошей!

— Ты за последние пятьдесят лет не уничтожил ни одного боша, — напомнила ему Анна, не отрывая взгляда от ожогов Майкла, но человек не слушал ее и шел на Майкла, раскрыв объятия, как медведь.

— Папа, осторожней. Он ранен.

— Ранен! — вскричал папа. — Коньяк! — Эти слова, похоже, были связаны у него между собой. Нашел два тяжелых стеклянных стакана, поставил на кухонный стол, подышал на них, издавая сильный запах чеснока, вытер полами своего пиджака бутылку и сломал красный воск на ее горлышке.

— Папа, но ты же не ранен, — грозно проговорила Сантен, когда он наполнил оба стакана до краев.

— Я не стал бы оскорблять мужчину столь очевидной доблести, предлагая ему выпить в одиночку. — «Пират» поднес один из стаканов Майклу:

— Граф Луи де Тири, к вашим услугам, милостивый государь.

— Капитан Майкл Кортни. Королевский летный корпус.

— A votre sante, Capitaine[42]!

— A la votre, Monsieur Comte![43]

Граф выпил с неприкрытым наслаждением, вздохнул, вытер свои великолепные темные усы тыльной стороной ладони и, обратившись к Анне, изрек:

— Продолжай лечение, женщина.

— Сейчас будет щипать, — предупредила Анна. Майкл подумал, что она имела в виду коньяк, но Анна зачерпнула пригоршню мази из глиняного кувшина и шлепнула ее на ожоги.

Майкл издал негромкий страдальческий стон и попытался встать, но Анна удержала его одной громадной, огрубевшей, красной от работы рукой.

— Забинтуй, — приказала она Сантен, и, пока девушка наматывала бинты, страшная боль стала стихать и уступила место успокаивающему теплу.

— Сейчас лучше, — признал Майкл.

— Конечно, лучше, — утешила Анна. — Моя мазь известна как средство от всего — от оспы до геморроя.

— Как и мой коньяк, — пробормотал граф и снова наполнил оба стакана.

Сантен подошла к корзине с чистым бельем, стоявшей на кухонном столе, достала одну из свежевыглаженных рубашек графа и, несмотря на протесты отца, помогла Майклу надеть ее. Пока она придумывала, как подвязать раненую руку своего пациента, за окнами послышалось стрекотание мотора и Майкл углядел знакомую фигуру на столь же знакомом мотоцикле, затормозившем так резко, что гравий с дорожки полетел в стороны.

Мотор потрещал и замолк, а обеспокоенный голос позвал:

— Майкл, мой мальчик, где ты?

Дверь распахнулась и пропустила лорда Эндрю Киллигеррана в неизменной шотландской шапочке. Его сопровождал молодой врач в форме медицинской службы армии Великобритании.

— Слава Богу, вот ты где! Не паникуй, дружище, я привез тебе костоправа… — Эндрю подтащил врача к табурету Майкла и заговорил с облегчением и оттенком досады в голосе: — Похоже, что уж кто-кто, а ты чертовски хорошо без нас обходишься! Я совершил набег на местный полевой госпиталь. Под дулом пистолета захватил этого медика, терзался из-за тебя, а ты сидишь себе со стаканом в руке и…

Эндрю умолк и впервые взглянул на Сантен, абсолютно забыв о состоянии Майкла.

— Это правда! — продекламировал он на удивительно звучном французском, истинно по-галльски грассируя «р». — Ангелы действительно ходят по земле.

— Немедленно отправляйся в свою комнату, дитя, — рявкнула Анна, и ее лицо приобрело выражение, подобное тому, которое имеют устрашающие каменные драконы, что охраняют вход в китайские храмы.

— Я не дитя. — Сантен бросила Анне столь же свирепый взгляд, а потом обернулась к Майклу: — Почему он зовет вас своим мальчиком? Вы намного старше, чем он!

— Он — шотландец, — объяснил Майкл, уже охваченный ревностью, — а шотландцы все чокнутые, и еще у него есть жена и четверо детей.

— Это грязная ложь, — запротестовал Эндрю. — Дети — да, признаюсь в этом, бедные крошки! Но никакой жены, определенно никакой жены.

— Ecossais[44], — пробормотал граф, — великие воины и великие пьяницы. — Затем произнес на приличном английском: — Могу ли я предложить вам коньяку, сударь? — Они заговорили на смеси языков, переходя с одного на другой посреди фразы.

— Не мог бы кто-нибудь любезно представить меня этому образцу мужчины, чтобы я смог принять его щедрое предложение?

— Граф де Тири, имею честь представить лорда Эндрю Киллигеррана. — Майкл жестом пригласил их подойти друг к другу, и они пожали руки— Tiens![45] Настоящий английский милорд.

— Шотландский, мой дорогой друг, а это — большая разница. — Эндрю поднял стакан, приветствуя графа. — Очень рад. Я уверен, что эта красивая молодая леди — ваша дочь… сходство… красивая…

— Сантен, — вмешалась Анна, — отведи своего коня в конюшню и вычисти его.

Сантен не обратила на нее внимания и улыбнулась Эндрю. Это заставило его прекратить свои подтрунивания и уставиться на девушку, потому что улыбка преобразила ее. Казалось, улыбка светится сквозь кожу, словно лампа сквозь алебастровый абажур, освещает зубы, сверкает в глазах, подобно солнечному свету в хрустальном сосуде с темным медом.

— Думаю, мне следует осмотреть нашего пациента. — Молодой армейский врач вывел всех из волшебного оцепенения и вышел было вперед, чтобы размотать бинты Майкла. Анна уловила его жест, даже не поняв слов, и стала между ними всей своей массой.

— Скажите ему, что, если он тронет мою работу, я сломаю ему руку.

— Ваши услуги, боюсь, не потребуются, — перевел Майкл врачу.

— Выпейте коньяку, — утешил его Эндрю. — Он неплох… совсем неплох.

— Вы землевладелец, милорд? — вкрадчиво спросил Эндрю граф. — Конечно же?

— Bien sur[46]… — Эндрю сделал широкий жест, который должен был представить тысячи акров, и в то же самое время поднес свой стакан ближе к доктору, которому граф уже наливал коньяк. Граф наполнил и стакан Эндрю, и тот повторил: — Конечно, имение семьи — вы понимаете?

— Ах! — Единственный графский глаз заблестел, когда отец взглянул на свою дочь. — Ваша покойная жена оставила вас с четырьмя детьми? — Он не до конца понял, о чем говорилось ранее.

— Нет ни детей, ни жены — это все шутки моего веселого друга. — Эндрю указал на Майкла: — Он любит шутить. Дурно, по-английски.

— Ха! По-английски! — Граф расхохотался и хлопнул бы Майкла по плечу, если бы Сантен ни бросилась вперед защитить его от удара.